Валентин Рыбин - Закаспий; Каспий; Ашхабад; Фунтиков; Красноводск; 26 бакинских комиссаров

Лесовский задумался, взгляд его посуровел, и лицо стало серьезным. Зотов, внимательно следивший за ним, заметил:

- Тут помимо желания еще и мужество надо иметь большое. Дело рискованное. Промахнешься - в лапы жандармам угодишь, на каторгу сошлют. Коли жена есть - всю жизнь ей искалечишь, а дети по миру пойдут...

- Жены и детей у меня нет, - признался Лесовский. - Да и, как мне кажется, не из робкого я десятка. Попадусь, то можете быть уверенными, - товарищей не выдам.

Генерал Куропаткин, знакомясь с обстановкой в Туркестанском крае, побывал в Чарджуе, Мерве у ханши Гюльджемал, в Кушке у генерала Востросаблина, я в сентябре, рано утром, приехал в Асхабад.

Кортеж автомобилей проследовал по улице Анненкова, свернул на Штабную и выехал на Скобелевскую площадь, где стояли в каре войска асхабадского гарнизона. Как только Куропаткин вылез из автомашины, тотчас зазвонили все колокола военного собора, а затем рядом, на Горке, грянул пушечный выстрел. Генерал обошел строй солдат, спрашивая о настроении, о том, как кормят, готовы ли нижние чины защищать, не жалея живота, государя и матушку Россию, затем направился в собор.

К двум часам дня генеральский кортеж остановился возле дома начальника области, скрытого сенью тенистых карагачей. Блики солнца, пробиваясь сквозь листву, падали на накрытые столы в аллее у дома. С тревожащей дрожью ступил Куропаткин на крыльцо, оглядывая каменный особняк, в котором когда-то жил. Дом был таким же, как и прежде, ничего в нем не изменилось. Тот же коридор с вешалками и низкими полками для обуви и щеток. На дверном стояке отметина: это сын Алешка, было ему лет десять, когда он, измеряя рост, испортил перочинным ножом гладкий брус. Куропаткин хотел было заглянуть в кабинет, в котором когда-то провел немало часов, изучая экономику Туркестана и читая письма от родных и родственников, но постеснялся: «Не слишком ли я беспардонно веду себя тут!» В гостиную, однако, вошел и удивленно остановился. В глубине комнаты, на том же самом месте, как я в давнюю пору, стоял черный рояль, и диван У стенки - тот же, с высокой спинкой и фигурными овальными боковинками. В этой гостиной частенько по вечерам музицировала его жена Сашенька, а он, полулежа на диване, читал газеты и слушал ее игру. Вспоминалось и то, как рассерженная супруга учила бестолкового Лелю (так в детстве ласкательно называли сына) нотной музыке, а он ревел и отказывался сесть за рояль. «Боже ты мой, как же давно это было! - с тоской подумал старый губернатор. - Леля давно уже стал Алексеем Алексеевичем, а моя милая Сашенька превратилась в бабушку Александру Михайловну. Состарились все, в том числе и я, а рояль по-прежнему блестит черным лаком». Куропаткин подошел к нему, провел пальцем по крышке. Рояль издал тяжкий звук, словно вздохнул, жалуясь старому хозяину на то, что никто к его клавишам не садится, и оттого он зарос пылью. Воздух в гостиной тоже пах пылью. «Вероятно, эта старая развалина, бывший ташкентский полицмейстер Кал маков не приглашает к себе гостей, а его супруга не дружит с гарнизонными дамами - иначе пахло бы здесь духами!» Куропаткин сел на диван и, откинувшись на спинку, запрокинул голову.

- Вам плохо, ваше высокопревосходительство?! - испуганно спросила жена Калмакова, все время наблюдавшая за генерал-губернатором.

- Нет, нет, спасибо... Я посижу здесь минут пяток. - Генерал улыбнулся. - Устал малость... Накрывайте пока на стол.

Она ушла, притворив дверь, и он вдруг физически, ощутил, как далеко вперед ушло время, а пгошлое состарилось. «Вряд ли, - подумал он, - попытки мои оздоровят и омолодят уставшее общество. Был взлет в первые годы колонизации - желания, порывы, надежды на обновление. Построили железную дорогу, заводики, кустарные мастерские, появилась туркменская буржуазия с кадетским образованием, но не хватило ни духовных, ни экономических сил у матушки России постоянно поддерживать прогресс, и некогда сулящий здоровые нормы жизни Закаспий стал постепенно недомогать, угасать и покрываться пылью. Но что же я есть - за что ратую? Конечно, снимая с себя вину за поражение в войне с Японией, я задушу восстание в Средней Азии! Я реставрирую туземные конные сотни, и они, надменные и тщеславные, служа мне, воскресят мою былую славу. Но это будет всего лишь реставрация прошлого, но не рождение будущего. Будущее туманно - все зависит от исхода войны, и ее надо любой ценой выиграть».

Выйдя во двор, Куропаткин сел за стол, обвел тяжелым, усталым взглядом господ и, не вставая, что он во время застолья делал редко, сказал:

- Просьба к вам или требование, как вам будет угодно, так и понимайте, сводится к одному - заставить всякого живущего в Закаспии, не жалея сил, трудиться на оборону. Понаблюдал я нынче за асхабадскими обывателями, за их аморфной апатией, и самому занеможилось. Конечно, господа, с фунта хлеба не порезвишься, но и складывать руки да глядеть на все пустыми глазами - тоже, однако, негоже. Серость и запустение кругом - вот что я вам скажу, - заговорил он громче и строже, словно зажигаясь от собственных слов. - Понастроили за мое отсутствие много контор и прочих учреждений, - банки, гостиницы, хлопкоочистительный и маслобойный заводы, мыловаренный, кишечный, кирпичный, - и производительность вроде в сводках большая, а продукции не видно. Да и одно лишь слово - заводы, а по сути - кустарные мастерские. Все внимание уважаемых господ приковано к ним, а сельские общины, о которых я денно и нощно пекся, вовсе без внимания остались. О них у вас и речи нет... Сколько вокруг Асхабада русских поселений, а ну-ка, вспомним! Комаровка, Янгоб, Рербергский, Романовский, Нефтоновка, Ванновский, Обручевка, Михайловка, Нижняя Скобелевка, Верхняя Скобелевка, Прохладный, Самсоновка... Что еще?

- О своем, Куропаткинском, забыли, - подсказал Доррер.

- Я забыл, но вы-то, господа, должны помнить. Вы, судя по всему, начисто обо мне забыли - до сих пор в Алексеевке, под Кушкой, сельскохозяйственная школа не открыта. Туркменские общины вовсе без внимания. Вот полковник Хазарский доложил мне - в нынешнем году у закаспийских мировых судей находится около четырехсот дел, и половина из них не рассмотрена. Кяризные дела в самом жутком состоянии. Вам, граф, я вынужден сделать порицание за столь невнимательное отношение к туркменскому обществу.

- Его сиятельство оказывает внимание только тем, у кого сердце доброе и рука щедрая! - Хазарский надменно посмотрел на Доррера.

- Господин полковник, вам бы следовало выбирать выражения и знать, о чем говорить! - Доррер демонстративно отложил вилку. - Думаете, я не понимаю, куда вы клоните?!

- Прекратить разговорчики! - жестко выговорил

Куропаткин. - Мировыми судами и состоянием служебных дел займемся особо. Кстати, господин Хазар-хан, вы мне представьте докладную о беспорядках в Гасан-Кули и Чикишляре. Черт знает что творится...