Б. Дедюхин - СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ

Хор грянул «Многая лета».

Великое княжение Василия Второго началось.

Никто не замечал в дальнем углу храма тоскливых глаз смиренного инока Антония.

Соделали дело великое. Теперь впереди свадьба. Софья Витовтовна чувствовала себя довольной и умиротворенной. Был один из редких в ее жизни дней, когда она отдыхала, отодвинув все заботы. Главное, сын – на престоле. Теперь – женить. Ну, это занятие приятное, хотя и хлопотное.

Сегодня привиделся ей сон. Давно перестала сниться Литва. А тут будто стоит она на стене замка в Троках с мужем, детьми еще. Обрадовалась. Но лица Васиного никак не разглядеть, только чует руку свою в его ладони мальчишеской, шершавой. И все хочется ей объяснить русскому княжичу, как Литва прекрасна. А он говорит: «На Руси будешь жить со мной». Хорошо. И страшно. Ветер такой на стене с озер… Как давно их не видела… И русской княгиней хочется стать, соправительницей страны могучей, богатой, неспокойной. Честь большая. Не век же в Трокае сидеть. И княжич пленный нравится. Софья рада. Но дрожь от холодного ветра сотрясает ее. А княжич берет лицо ее руками жесткими и в губы целует. Потом отворотился, и уж не смеют они взглянуть друг на друга. А у него волосы от ветра дыбом… Родной мальчик среди каменных зубцов Трок…

Софья даже чуть всплакнула. Такой славный сон. Должно быть, доволен Василий, что сын их единственный посажон. Она волю мужа исполнила.

Тут-то и вошел к ней смело, бровь бархатную выгнувши, Иван Дмитриевич Всеволожский. Ни обиды, ни замешательства никакого не выказывая. С улыбкой. – И не благодари, матушка, не благодари.

А она и не собиралась. Софья вспыхнула от неловкости.

– Чего тебе? Переговорено все вроде?

– Пришел порадоваться с тобой вместе. Аль мы друг друга забывать стали?

– Я сегодня мужа видела,- сухо сообщила Софья.

– Муж дело хорошее, – согласился Иван Дмитриевич.- Когда он есть. Теперь, слышь, и внуков собралась завести?

– Будут и внуки, невелика хитрость,- с неудовольствием подтвердила Софья Витовтовна. Так ли уж ты умен, Иван Дмитрич, если плохо понимаешь желания княжеские? А желание сейчас такое – чтоб разговоры закончились и боле не возобновлялись.

– Серпуховскую берешь? – ласково поинтересовался Иван Дмитриевич.

– Ее.- Софья Витовтовна нахмурилась. Отчет, что ли, ему давать? Знала, отчего сердится, и потому сердилась еще больше.- Не могу, Иван, сделать, чего ты хочешь.

– Вижу. А разве я прошу об чем? – Голос его звучал мягко, ровно.- Просто я тебя, княгинюшка, сничтожу.

Она не испугалась и не растерялась. Она удивилась. – Как это?

– Я сам молвь пущу про тебя скверную, похабную. Софья Витовтовна усмехнулась.

– Сам ты конь женонеистовый. Все знают.

– И в Свод занесут про тебя: «Не сыта бе блуда».

– А Вася им головы поотрывает, кто занесет,- кротко пообещала Софья Витовтовна.

– Голов вы поотрываете много,- согласился Всеволожский.- За этим дело не станет.

– А тебя, гляди, Бог накажет.

– Да за что же?

– За блуд. С честной вдовой. Ты меня к сласти склонял. Не по сердечной муке, а из помыслов честолюбивых.

Иван Дмитриевич даже оторопел от такого оборота, зубами скрипнул: ну, гадюга! Но не выдал себя, подавил гнев. Наоборот, сделал вид жалобный:

– Не серчай, княгиня, пошутил с обиды. Я уеду. Уговаривать, чай, не станете?

Ей это понравилось.

– Кто ж тебя, голубчик, удержит? Ты в своем праве. Не мила Москва, поезжай куда-нибудь еще. Другим теперь послужи.

– Кому я нужон? – с притворным сокрушением посетовал он.- С вами связан на всю жизнь. Все вам отдал. На покой теперь хочу.

– Да?

Взглянула подозрительно. Не верит. Сейчас я тебя додавлю, ужиха желтоглазая.

– Повиниться только хочу. На прощанье.

Софья Витовтовна переменилась в лице.

Ну, теперь ты у меня в руках. Пора вшу доставать.

– Ну, что там еще у тебя за пазухой?

– За пазухой у меня только волосьев горсть. Ничего не выслужил от вас. А вина такая: сокрыл я от тебя одну тайну. Обижать не хотел, расстраивать.

Софья Витовтовна засопела носом. Так с ней всегда было в минуты волнения.

Всеволожский пустил ей самый ласковый взгляд, какой только умел:

– Оно можно и за пустяк почесть. Но как меня перед тобой оклеветали, хочу открыться, а то и другая клевета про меня может пойти. В Свод занесут.

– Хватит про Свод. Что ты мне все Сводом тычешь? Мало ли что туда с брёху вписывают!

– Оно конечно. Мне главное, чтоб ты правду знала. Как я теперь от дел удаляюсь. А это вашего роду касаемо.

– Ну?

– Татаур [66] Татаур – широкий, иногда шитый золотом боярский пояс. Дмитрия Ивановича Донского помнишь?

– Пояс-то? Ну! Подменили его на свадьбе. Не дознато, кто.

– Правильно. И пошел татаур краденый драгоценный по рукам гулять. Но в тайности.

– Ну?

– Кто насмелится татаур Донского, на свадьбу ему даренный, на себя надеть и на люди в нем показаться?

– Злишь ты меня, Иван.

– Не спеши со злом. Вникай.

– Я-то давно вникла. Пояса на Руси – важный знак княжеского достоинства, и все на счету. Неспроста Дмитрий Донской в завещании подробно оговорил: «Сыну моему старшему князю Василью пояс золот велик с каменьем без ремени, пояс золот с ременем, Макарова дела». Он – право наследования власти: если князь нижегородский и суздальский придал пояс зятю, князю московскому, так нынче и земли его приданы Москве, и надо удерживать их. Так ли?

– Не мне судить, государыня,- смирно молвил Всеволожский.- Я не у дел, мысли государственные меня стороной обходят.

– Не верти словами-то! – Софья Витовтовна, похоже, начала закипать.- У кого пояс сейчас, знаешь?

– Знаю.

– Говори!! – Ажио глаза у нее побелели.

– Погодь. Не гони. Этот узел нам распутывать не спеша.

– Он у тебя?

– Сейчас нет. Но – был.

– Ты… ты… ты…

Иван Дмитриевич наслаждался:

– А ты, матушка, никак брадата становишься? Вон волоса-то белы сбоку видать.

– У тебя? И ты молчал? С ворами заодно был?

– Стой. Я ведь могу помереть от болести сердечной. Голову чтой-то ломит и под лопаткой. Велеть баню, что ли, истопить сегодня?

– Где пояс нынче, говори!

– В вашем роду.

– Врешь! У Юрия? У Константина?

– У сына Юрия Василия Косого.

Софья Витовтовна клокотала. Перло на мощной груди ходуном ходило. Иван Дмитриевич, напротив, был тих. «Вша» его пробиралась по назначению.

– Как попал к энтому?

– Я отдал.

– Ты отдал? Моему мужу завещанное! – Она кричала уж не голосом, а хрипом,- Да я тебя на правёж попалю!

– Охолонь. На правёж! – Облик его изменился прямо у нее на глазах. Прежняя твердость проступила в голосе. Я знал, чей татаур? Он мне тоже в приданое заженой достался. И свидетели есть.

Софья Витовтовна лихорадочно соображала. Свидетели есть. Этого добра хватает. Что делать-то? Как пояс возвериуть? Особо ее бесило и жгло, что муж его не поносил, потом он достался бы их сыну, а теперь Васька Косой, сын ненавистного шурина Юрия, будет в нем красоваться? Да как стерпеть такое! Оскорбление и бесчестие несмываемое.