Наталья Павлищева - Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения

Прочитав такое предложение, бедный граф Пезаро даже дар речи потерял. Лукреция перепугалась:

– Что?!

Понтифик отправлял его к заклятым врагам Сфорца в Неаполь да еще и воевать с французами, с которыми остальные Сфорца подружились!

Лукреция задумалась:

– Опасно, конечно, война есть война, но думаю, Его Святейшество знает, что делает.

– Опасно?! Ты говоришь, опасно?! Да это верная смерть!

– Но почему, ведь воюет же Чезаре.

– Чезаре Борджиа, а я Сфорца! В Неаполе у меня кровные враги. Идти в армию Неаполя, чтобы защищать кровных врагов?!

У несчастного Джованни даже лицо исказилось от гнева и изо рта летела слюна. Лукреция брезгливо поморщилась:

– Сейчас защищают Италию, а не Борджиа или Неаполь. Что будет, если каждый станет думать только о себе, своей вражде или неприязни?

Сфорца расхохотался:

– И это говоришь ты? Твой отец всегда думал только о себе. Интересно, что он будет делать, когда французы захватят Рим и сместят его? Куда денется вся спесь Борджиа! И ты права, наступило время, когда каждый должен думать о себе.

– Крысы бегут с тонущего корабля…

– Можешь называть меня крысой, но я не желаю рисковать своей жизнью ради Папы, которого завтра сместят.

Лукреция вскинула голову:

– Только корабль не тонет! Ты можешь не рисковать, но тогда и денег не получишь.

Почему-то именно спокойный и уверенный тон жены быстро охладил истерику графа Пезаро, он понял, что Лукреция права, никто другой денег на жизнь ему не даст, а останется на своем месте Папа или его сместят – еще как сказать. Джованни Сфорца уехал в Неаполь, чтобы готовиться к войне с французами в составе армии ненавистных ему неаполитанцев.

Отношения у супругов стали не просто натянутыми, а почти враждебными. Лукреция понимала, что никогда не сможет простить мужу этого выпада против ее семьи, она чувствовала себя Борджиа сейчас куда сильнее, чем раньше.

Где-то там на западе и юге французы победным маршем шли по итальянской земле, не встречая сопротивления. Как образно заметил Папа Александр, им оказалось нужно единственное оружие – мелки квартирмейстеров, чтобы отмечать занятые территории. Понтифик ругал итальянцев на чем свет стоит, называя трусами, способными только маршировать в парадной одежде, но неспособными оказать малейшее сопротивление врагу.

Итальянцы гневные филиппики понтифика не замечали.

А армия уродливого короля Карла не просто перевалила через Альпы и прошла землями миланского герцогства, французы заняли Флоренцию, Карл объявил о своих правах на Неаполитанское королевство и намерении пройти туда землями Папской области. В Рим отправились послы с формальной просьбой пропустить на юг огромную армию французов (Карл привел девяносто тысяч воинов, к которым присоединились еще и миланцы, и отряды итальянских Орсини и Савелли).

Александр задумался. Открыть дорогу французам означало самому поступить так, как сделали это проклинаемые им итальянцы. Кроме того, это означало немедленно получить врага в лице короля Неаполя. На аудиенции французским послам в начале декабря понтифик отказал королю в свободном проходе через Папскую область!

Карл в изумлении кричал:

– Он сумасшедший! Старый Борджиа выжил из ума!

А миланский герцог Лодовико Моро и его приспешники с удовольствием потирали руки, казалось, дни понтифика сочтены.

Так казалось не только им, даже кардиналы в Риме качали головами: к чему рисковать, ведь французы не просто сильнее, они многократно сильней. Конечно, соберись все итальянские силы вместе, Карлу ни за что не одолеть бы их, но каждый город сам по себе, каждый герцог сам за себя, но никто не хочет подчиняться Риму.

Французская армия повернула на Рим, причем двинулась форсированным маршем и быстро оказалась в предместьях города. Король Карл прислал понтифику сообщение, что любая попытка противодействия обернется штурмом и почти уничтожением города! Подвергнуть прекрасный город штурму?! Этого не простят ему не только нынешние жители, но и потомки в веках.

Сам Папа удалился в замок Святого Ангела, держа при себе и Чезаре. Джованни оставался в Испании, Лукреция сидела в Пезаро, Джоффредо давно отбыл в Неаполь, а их мать Ваноцца была надежно спрятана в дальнем имении. Чезаре метался, пытаясь добиться, чтобы Папа поставил его во главе обороны Рима. Но тот пребывал в удивительном спокойствии, словно знал что-то такое, чего не знал никто другой.

– Я молод и здоров, я могу возглавить не просто отряд, а целую армию, но сижу с Вашим Святейшеством за крепостными стенами! Вы не доверяете мне?

Александр чуть улыбнулся все той же своей непонятной улыбкой:

– Не доверяю? Нет, Чезаре, в моем окружении ты единственный, кому я доверяю. Ты слишком возбужден, впервые вижу тебя в таком состоянии. Где же знаменитая невозмутимость Чезаре Борджиа?

– Какая может быть невозмутимость, если решается судьба Италии?!

Но тон Чезаре был куда спокойней, он понял, что отец замыслил нечто такое, о чем не мог сказать вслух.

– Сядь, поговорим спокойно.

Повинуясь жесту Папы, Чезаре сел в кресло. Понтифик опустился во второе напротив и некоторое время разглядывал сына. Умное, волевое лицо с проницательными глазами очень нравилось Родриго. Чезаре умеет управлять людьми, ставить интересы дела выше своих эмоций, жесток к врагам, но милостив к тем, кто ему дорог, но главное – самое дорогое для Чезаре то, что он носит имя Борджиа. Сын понял, почему отцу пришлось отказаться от своего отцовства прилюдно и дать ему чужое имя, при этом он остался Борджиа по духу. Чезаре и Лукреция – вот кто достоин быть Борджиа. Папа вынужден признать, что даже любимый им Джованни не столь соответствовал гордому имени.

Коротко вздохнув, понтифик тихо проговорил:

– У Карла столь большая армия, да еще и поддержанная нашими врагами в Италии, что сопротивляться ей бессмысленно…

– Но не отдавать же им Рим?!

Александр снова немного помолчал…

– Бывают минуты, когда нужно согнуться, чтобы тебя не унесло ветром, даже припасть к земле. Но как только буря утихнет, можно будет встать и продолжить путь. Это лучше, чем быть снесенным в пропасть.

Чезаре не понимал замысла отца, но молчал, зная, что тот скажет все, что нужно, чтобы понять.

– Французы возьмут Рим, а вот разграбят или просто пограбят, зависит сейчас от моего решения.

– Но почему тогда не пропустить их сразу через свои земли, чтобы прошли на Неаполь?

– Карл может взять Неаполь, но не удержит его. Получить врагов у себя под боком после ухода французов обратно очень опасно. Все видели, что я сделал, что смог, но сопротивляться во много раз превосходящим силам бессмысленно; когда Карл войдет в Рим, он наверняка потребует для продвижения вперед заложника, – глаза понтифика внимательно смотрели на сына, – и этим заложником наверняка будешь ты. Вот тогда и сможешь послужить мне и Риму.