Фридрих Клингер - Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад

Тут явилась на сцену Мораль , нежное, эфирное создание, закутанное в покрывало, ежесекундно, как хамелеон, менявшее свой цвет. Пышно и богато одетая Культура указывала ей путь, Порок и Добродетель вели ее под руки и танцевали с нею трио. Голый дикарь играл при этом на тростниковой флейте, европейский философ — на скрипке, а азиат бил в барабан, и хотя эти отвратительные звуки были настоящей пыткой для уха, привыкшего к гармонии, танцующие не сбивались с такта — так хорошо они знали свое дело. Когда грациозная танцовщица протягивала руку Пороку, она кокетничала и, как блудница, убегая, манила его за собой, а взявши под руку Добродетель, она шествовала медленно и степенно, как подобает матроне. По окончании танца она прилегла, чтобы отдохнуть, на тонкое, прозрачное, причудливо расцвеченное облако, сшитое ее поклонниками из множества мелких лоскутков.

Потом, в образе обнаженной сладострастной женщины, явилась Поэзия. Она исполняла вместе с Чувственностью очень сложный соблазнительный и символический танец, а Фантазия аккомпанировала им на флейте.

Здесь на сцену вышла История . Ей предшествовала Молва , державшая длинную медную трубу. В доказательство неутомимого стремления человечества к нравственному совершенствованию, История была увешана рассказами об ужасах, которыми украсили ее жестокие завоеватели, узурпаторы, сановники, придворные, временщики, фанатики, глупцы, бунтовщики, то есть все те, кто злоупотреблял религией и проводил коварную политику {17} . За нею, кряхтя под огромным тюком летописей, дипломов и документов, шел сильный, рослый, одетый в немецкое платье мужчина {18} . Под звон висевших на ней рассказов История танцевала с Боязнью, Ложь отняла у Молвы трубу и стала наигрывать какой-то танец, а Лесть показывала танцующим надлежащие па.

Затем с громким смехом на сцену выбежали Медицина и Шарлатанство. Смерть трясла мешок с золотыми монетами, под звон которых они исполняли менуэт.

Далее появились Астрология, Каббала {19} , Теософия {20} и Мистика . Держа друг друга за руки, они представляли замысловатые фигуры и дико кружились, в то время как Суеверие, Безумие и Обман играли для них на валторнах.

После них вышла Юриспруденция , жирная, упитанная особа, раскормленная гонорарами и увешанная глоссами {21} . Задыхаясь, она с трудом протанцевала соло. Кляуза , аккомпанируя ей, водила смычком по контрабасу.

Последней явилась Политика. Она ехала на триумфальной колеснице, запряженной двумя клячами: Слабостью и Обманом . По правую руку от нее, держа острый кинжал в одной руке и пылающий факел — в другой, сидела Теология . Голову Политики украшала тройная корона, а в правой руке она держала скипетр. Она сошла с колесницы и протанцевала с Теологией па-де-де под аккомпанемент необычайно нежных тихих инструментов, на которых играли Хитрость, Властолюбие и Деспотизм . По окончании па-де-де Политика подала всем собравшимся знак начать общий танец. Те повиновались, и началась разнузданная, хаотическая пляска. Все музыканты заиграли на своих инструментах, и вызванный ими шум уступал разве только застольной музыке во время пира. Скоро среди танцующих завязалась ссора. Возбужденные злостью и ревностью, они схватились за оружие. Теология заметила, что все обнимают сладострастную Поэзию и пытаются сорвать плащ с Морали, ее злейшего врага, чтобы самим укрыться под ним. Она всадила в спину Морали кинжал, а Поэзии, которую все ласкали, спалила горящим факелом зад. Обе подняли отчаянные вопли. Политика велела им замолчать. Шарлатанство принялось перевязывать рану, нанесенную Морали, а Медицина тем временем отрезала в вознаграждение за свои труды лоскуты от ее одежды. Из-под мантии воровки Медицины Смерть протянула свою когтистую лапу, чтобы схватить Мораль, но Политика так больно ее ударила, что она громко завыла, страшно скаля зубы. На Поэзию с ее обожженным задом никто не обращал внимания, так как она была нага и с нее нечего было взять. Наконец над нею сжалилась История, приложившая к обожженному месту мокрую страницу исторического романа, в котором автор модернизировал, или, иначе говоря, сделал жалким и слабым, одного из героев древности {22} . Но Поэзия молила дать ей мистический сонет {23} , как более сильное охлаждающее средство. Затем Политика запрягла всех действующих лиц в свою колесницу и, торжествуя, укатила со сцены.

Вся преисподняя рукоплескала балету, и сатана обнял дьявола Левиафана {24} , устроившего это представление и сумевшего так топко польстить повелителю, одним из капризов которого было тщеславное желание слыть среди дьяволов основателем наук {25} . Часто он надменно похвалялся тем, что якобы произвел их на свет, прелюбодействуя с дочерьми земли, чтобы увести людей от прямого, простого и благородного сердечного чувства, сорвать с их глаз завесу счастья, показать им их ограниченность и слабость и заронить в их души мучительные сомнения о смысле их существования на земле. Он хвастался и тем еще, что учил людей так рассуждать о боге и добродетели, чтобы они перестали поклоняться первому и следовать второй. Он добавлял при этом:

— Мы воевали против неба смело и открыто, и я дал им по крайней мере оружие для вечных схваток со всемогущим.

Жалкое хвастовство! Допустят ли когда-нибудь люди, чтобы у них отняли то, чем они особенно гордятся и чем больше всего злоупотребляют?

Я прошу читателя подумать вместе со мной о том, сколь сходны между собой все дворы мира тем, что знатные и богатые приобретают милость повелителя, и получают награды за заслуги, труды и пот людей малых и незаметных. Левиафан выдавал себя за автора этого аллегорического балета, принимал ласки и благодарность сатаны, а между тем балет был сочинен немецким придворным поэтом {26} , который лишь недавно умер с голоду и, следовательно, — в отчаянии, в силу чего душа его немедленно отправилась в ад. Он сочинил этот балет по приказанию Левиафана, обладавшего удивительной способностью открывать таланты; он сочинил его, сообразуясь с новыми вкусами, царившими при дворе его теперешнего повелителя . Вероятно, он столь едко осмеял науки потому, что они так плохо его кормили. Впрочем, быть может, Левиафан, хорошо знавший, что именно нравится сатане, и дал ему кое-какие указания. Как бы там ни было, награду получил только один Левиафан, а исхудалая тень немецкого придворного поэта сидела скрючившись за одной из скал театра и с глубокой скорбью смотрела, как сатана осыпает ласками Левиафана, присвоившего себе плоды чужих трудов.

Веселые пьяные дьяволы подняли теперь такой шум, что заглушили даже вопли осужденных на вечную муку. Вдруг с поверхности земли донесся до преисподней могучий голос Фауста, который проник в бездну с помощью волшебных чар, чтобы вызвать одного из могущественнейших князей темного царства. Против силы Фауста нельзя было устоять. Сатана возликовал и, поднявшись, обратился к присутствующим: