Неля Гульчук - Александр Македонский. Наследник власти

Апама зажмурила глаза.

– Предсказание! – благоговейно прошептала она и улыбнулась. – Лучшего и быть не может! Орел предсказывает Селевку великую будущность!

Она подумала, что приезд матери, возможно, будет во благо их дому, что с ее приездом должно произойти что-то очень значительное, ведь письмо и предсказание она получила в один день.

Повозка, везущая Пармес в Вавилон, остановилась по ее просьбе у ярко-синих ворот богини Иштар.

Время приближалось к полудню, было очень жарко. Пармес не была здесь несколько лет. Сердце ее учащенно билось. Диковинные звери, как и прежде, в дни ее молодости, шествовали по глазурованным стенам, по-прежнему внушительно выглядел грозный дракон с когтистыми лапами орла и хвостом змеи, с туловищем, закованным в панцирь из крупной чешуи. С каждой стороны этого въезда в город возвышалось по укрепленной башне. Перед каждой башней был поставлен страж: высеченный из камня гигантский крылатый бык с человеческой головой. Да, совсем ничего не изменилось. Только жестокий македонец, сместив царя Дария, восседал на его престоле.

Ворота растворились, и Пармес въехала в город.

Едва лошади, запряженные в четырехколесную повозку, остановились у главных ворот дворца Селевка, к Пармес подбежали рабы – носители скамеек. Они помогли ей спуститься на землю. Когда Пармес вступила во двор огромного дворца, ее встретил главный евнух, сопровождаемый юными служанками. На его безбородом лице играла подобострастная улыбка, от завитых волос резко пахло благовониями.

– Повелительница, твоя дочь Апама удостоила меня величайшей милости первым выйти тебе навстречу, чтобы я осветил твое сердце ярким светом ее приветствий. Эти женщины – твои рабыни. Они ожидают твоих высочайших приказаний.

Пармес поблагодарила евнуха и вместе со служанками пошла во дворец. Служанки торжественно ввели гостью в назначенные ей для временного пребывания покои женской половины дома.

После умывания, переодевшись в чистую одежду, Пармес очутилась в объятиях дочери. Апама, услыхав родной голос, забыла все свои тревоги и просто радовалась приезду матери. Пармес впервые за долгие месяцы заулыбалась. Сыновья ее уже вышли из детских лет, когда родилась Апама. Очаровательная и ласковая девочка стала ежедневным праздником для матери. Долгие месяцы, проведенные без дочери, были настоящей пыткой.

После захода солнца Апама пригласила мать на трапезу. Они полулежали на ложах друг против друга. Тишину не нарушали ни пение птиц, ни голоса слуг со двора. Дворец дышал спокойствием, благополучием и роскошью.

Поначалу разговор матери с дочерью не складывался. Апама ждала, чтобы мать заговорила первой. Пармес обратила внимание на папирусные свитки и глиняные дощечки, аккуратно сложенные на скамьях вдоль одной из стен.

– Ты решила учиться грамоте?

– Да. Селевк многому научил меня, – с гордостью сказала Апама.

– Например? – усмехнулась Пармес. Она вдруг поняла, что ревнует дочь к знатному македонянину, которого уже ненавидела, хотя ни разу не видела.

– Читать и писать. В Элладе всех дочерей знатных родителей этому учат. А в Персии, кроме магов и жрецов, немногие знают грамоту.

Грустная улыбка тронула губы Пармес.

– Меня учили ткать, прясть и вышивать, и я обучила этому тебя. Знатных мальчиков учат в первую очередь говорить правду, быть послушными и добрыми, почитать богов, ездить верхом, сажать деревья и различать травы. Тот, кто хочет научиться читать и писать, обращается к магам, по примеру благородного царя Дария.

Апама сделала знак рабам, и те принесли на серебряных блюдах мясо козленка с яблоками и рыбное филе.

– Как жаль, что Селевк не смог разделить нашу трапезу, – вздохнув, осторожно проговорила Апама.

Пармес ответила на слова дочери молчанием и принялась за еду.

– Я очень хочу поскорее вас познакомить. Ты полюбишь Селевка.

Подняв брови, Пармес сурово взглянула на дочь.

– Я не смогу полюбить того, кто украл тебя, не спросив моего разрешения.

В покоях возникла напряженность. Апама перестала есть, улыбка исчезла с ее лица.

– Ты счастлива? – В голосе Пармес послышался упрек.

– Да!

Немного помолчав, Апама добавила:

– Я люблю Селевка больше жизни. Для меня жизнь в этом доме состоит из любви и знаний.

Девушка вдруг почувствовала, что присутствие матери наполнило ее покои смутной тревогой. Причиной был дух смерти, который мать привезла с собой.

– Я надеюсь, ты еще помнишь своего отца? – резко спросила Пармес.

– Да… – Ответ прозвучал неуверенно. В последнее время образ отца стал забываться.

– Ты помнишь, как зверски его убили?

– Да…

Долго сдерживаемые переживания выплеснулись наружу. Голос Пармес задрожал.

– Если не будут наказаны убийцы… Эти страдания, это опустошение… Я не могу этого больше выносить…

Апама почувствовала себя виноватой.

– Ни добра не забывай, ни зла не забывай, – сурово глядя дочери в глаза, проговорила Пармес.

– Ты хочешь сказать, что я пью из одной чаши с убийцами своего отца? Поверь, Селевк здесь ни при чем.

– Я в долгу перед твоим отцом, потому что еще не отомстила его убийцам. Я хочу, чтобы ты это поняла.

Бесшумно вошли рабы со сверкающими в свете светильников подносами. На них высились запеченные с корицей груши и сыры, приправленные соусом из вишен.

Надкусив грушу, Апама постаралась сказать как можно убедительнее:

– Я тоже ненавижу царя Александра. Но ты должна понять, что с друзьями, а Селевк один из самых близких его друзей, царь честен, щедр и добр.

Пармес вздрогнула.

– Неужели ты прониклась к македонскому царю любовью, как сотни тысяч персов, которые предали царя Дария? Я надеюсь, ты еще не забыла, что ты из рода Ахеменидов?

Никогда раньше между матерью и дочерью не было серьезных споров.

Пармес глубоко вздохнула.

– Ты хочешь все забыть? И все простить?

Апама опустила глаза.

– Ты хочешь спрятаться от всех потрясений, случившихся с нами? – наступала Пармес. – Ничего не видеть ради собственного блага?

– Я не собираюсь отказываться от поисков убийц отца. Их лица я запомнила на всю жизнь. Но царь находится далеко от меня. – Апама взглянула на мать. – Пойми, мама, мы с тобой очень похожи. Ты, жена Спитамена, не перестаешь любить своего безвременно ушедшего из жизни мужа.

– Зверски убитого по приказу царя Александра, – поправила Пармес.

– Я жена Селевка, тоже любящая своего мужа и любимая им, – продолжила дочь. – Ия очень хочу, чтобы ты постаралась понять меня.

Апама взглянула на мать и увидела, что ее лицо чуть-чуть смягчилось.

Ночью Апама без сна лежала на широком ложе, снова и снова восстанавливая в памяти разговор с матерью. Наконец ее начала одолевать дремота. Ей приснилось, что Селевк нежно прикасается к ней, ласково обнимает. Она хотела прижаться к нему и проснулась, внезапно почувствовав, что в ней зарождается новая жизнь.