Неля Гульчук - Терновый венец Екатерины Медичи

– Кровопролитиями и казнями вы желали усилить свое влияние на короля, не так ли? – язвительно спросил Франциск де Гиз.

– Военачальник не должен оставлять безнаказанным нарушение спокойствия в государстве, – невозмутимо продолжал Монморанси. – Единственное средство заставить мятежников прекратить смуту – воздать им по заслугам. Видите ли, я значительно старше вас и хочу в назидание привести один пример из своего военного опыта: однажды во время Итальянской кампании, еще до взятия в плен короля Франциска, мы пленили три сотни вражеских всадников и вскоре вернули их противнику, только у каждого из них была отрезана стопа на одной ноге и кисть на одной руке. И противник сразу изменил свое поведение. Беспощадная война обратилась в обмен любезностями. Запомните, во время усмирения непокорных нельзя держать в руке и шпагу, и шляпу одновременно. Когда надо сбить спесь с бунтовщиков, милосердие вам поможет лишь на непродолжительный срок, и вы скоро убедитесь в этом, сеньор. Только волчья стая может побороть стадо непокорных овец.

Этот диалог, грозящий перейти в открытую ссору, встречен был двояко: возгласами одобрения или возмущения в зависимости от симпатий и склонностей того или другого члена совета.

Король посчитал разумным сохранить нейтралитет, так как любил и почитал одного и считал своим другом другого.

Однако маховик насилия, благодаря стараниям Дианы и Монморанси, стал яростно раскручиваться.

Вступление Генриха II в Париж после коронации в Сен-Дени Екатерины Медичи совпало с ужесточением королевской политики. Под влиянием фаворитки король решил покончить с протестантами: главным инструментом их преследования стала созданная в Париже Огненная палата. Создание кровавой палаты пыток и уничтожения инакомыслящих ознаменовало окончательный поворот Короны к репрессивной политике, которую нагнетала новоявленная герцогиня де Валентинуа.

Отныне во Франции роскошь сосуществовала рядом с мучениями, крики жертв изощренных пыток вторили беззаботному смеху придворных, великолепие праздников соседствовало с полыханием костров.

Екатерина была в панике. Она искала пути, как убедить Генриха погасить огонь, разжигаемый Дианой де Пуатье, пока он не превратился в трудногасимое пламя.

Опасно действовать открыто с помощью одной лишь силы, считала она.

Но остановить фаворитку было уже невозможно. Вскоре после въезда короля в Париж Диана де Пуатье посчитала, что смоет с себя пятно греха пылкой любви к королю, став еще более непреклонной противницей сторонников Реформации, которые, словно поганые грибы, прорастали повсюду – во дворцах, мастерских ремесленников, в провинциях. Мадам призывала своего страстного любовника к твердости, часто напоминала ему слова Карла Лотарингского, сказанные Генриху во время коронации:

– Сделайте так, чтобы потомки сказали о вас: «Если бы Генрих II не царствовал, Римская церковь рухнула бы до основания».

И Генрих ответил тогда кардиналу:

– Согласен с каждым вашим словом.

К словам кардинала Диана де Пуатье добавила и свои:

– Ваше Величество, в воздухе носится еретическая зараза. Всякий сброд предлагает нововведения в религии. Мы не должны делать никаких уступок протестантам. Традиции католической церкви священны, как Ветхий и Новый Заветы.

Всякая свобода мысли ужасала нового короля, он взирал на еретиков глазами Дианы как на мятежников. Как и она, он был глух к духу времени и верил в действенность преследований и жестоких казней. Пламя костров стало нещадно пожирать французских мужчин и женщин всякого сословия, духовных лиц и мирян. Екатерина содрогалась: скоро на костры не хватит дров.

К великому гневу герцогини де Валентинуа даже среди ее слуг обнаружили еретиков. Одного из них, лучшего портного, она велела немедленно заточить в каменных подвалах Бастилии. Смертный приговор несчастному был предрешен.

Кардинал де Гиз посоветовал Диане внушить королю мысль о богословском споре, который позволил бы монарху возглавить кампанию по спасению заблудших душ.

Новая роль церковной настоятельницы пришлась по душе перезрелой мадам и вдохновила ее на новые подвиги во имя веры.

Вскоре в присутствии короля, королевы и герцогини ее работник предстал перед многочисленным ученым собранием.

Король сидел в кресле, положив руку на Евангелие, в позе привычно величественной и напыщенной. Его шею обвивала тяжелая золотая цепь. Он пристально всматривался в лицо портного. Взгляд Генриха был суров.

Диана сидела справа от короля, Екатерина – слева.

На мраморном лице герцогини де Валентинуа застыла ледяная улыбка. Она была похожа на богиню мести.

Допрос, который решили превратить в богословский спор, возглавил епископ Маконский Пьер де Шатель. Это был высокий, статный мужчина с несколько печальным выражением лица, приятным мягким голосом и учтивыми, вкрадчивыми манерами. Глядя на него, казалось, что в этом человеке нет ни малейшего признака вероломства и лицемерия, а в сущности, сразу же определила Екатерина, он полон и того и другого.

Рядом с епископом расположились именитые церковники, благообразной внешности и великой учености, ветераны стратегии и казуистики, весьма искушенные в искусстве расставлять капканы для своих жертв.

Екатерина невольно спросила себя: на какую случайность может рассчитывать неученый портняжка в этой неравной схватке? Она заглянула в его глаза и поразилась: в них горел неукротимый дух, словно у орла, посаженного в клетку. Екатерина сразу поняла: Диана и ее друзья де Гизы поступили глупо и неосторожно, представив королю убежденного в своей правоте фанатика.

Несчастный портной был в рванье и тяжелых оковах. Четверо вооруженных до зубов воинов охраняли его. На фоне ярких, роскошных одеяний придворных он, как ни странно, не выглядел жалким. И Екатерина сознавала почему: для этого еретика существовало лишь величие Небес, куда можно попасть лишь благодаря вере, которую он считал единственно правильной.

– Обучался ли ты в детстве какому-либо ремеслу? – задал свой первый вопрос епископ Маконский, этот хитрый ловец душ.

С присущей человеку из народа простотой портной ответил:

– Да, шить и прясть, и в своем мастерстве я могу соревноваться с любой мастерицей Франции.

– Что же тебя не устраивает в католической вере?

– Благочестивый обман. Когда говорят, что папа не только простой человек, но и Бог, а также чрезмерная пышность обрядности за счет ущерба внутреннему содержанию религии. Папский престол покупается, а не заслуживается. Назначение на высшие церковные должности осуществляется сомнительными средствами: все внимание уделяется финансовому положению, а не духовным качествам. Мы же призываем к нравственной реформации Церкви. Если бы люди отдавали Богу должное, не были бы нужны ни князья, ни правители.