Наоми Френкель - Смерть отца

Александр встает и протягивает руку парню в очках.

– Время мое закончилось, господин Вольдемар. Прошу извинения.

– О, господин доктор, у вас время истекло. Очень жаль. Всегда те, которых я так хочу нарисовать, торопятся по своим делам. – На лице Шпаца написано огорчение, и он тоже встает. – Господин доктор, упаси меня, задержать вас. Итак, в восемь часов точно – у Бранденбургских ворот. Я буду вас там ждать.

– Уже сегодня вечером? До такой степени это срочно?

– Срочно, уважаемый господин доктор. Очень срочно. Все, что касается моего друга, сидящего за решеткой, срочно.

Дверь захлопывается столь же бурно, как была открыта гостем.

Над Бранденбургскими воротами несется в ночь колесница богини Победы – Виктории, дочери великана Фалеса, который был убит Минервой, богиней, мудрости. И она покрыла свое тело кожей этого великана. Виктория, дочь великана, была служанкой великого Юпитера. Ее сестры олицетворяли силу мужества. Здесь, над воротами, она держит в руке пальмовый скипетр. На острие скипетра – лавровый венок, из которого как бы вырастают крылья. Кони ее скачут поверх берлинских крыш, и бледный тонкий месяц стоит прямо над ее колесницей. Под аркой ворот – движение многочисленных ног и колес.

– Когда я гляжу на всю эту суматоху у ворот, – говорит Шпац Александру, – я должен закурить. – Он достает из кармана мятую пачку сигарет.

– Пошли, пошли, – торопит его стоящий рядом Александр, которому Шпац достает до плеча.

– Господин торопится? – с беспокойством воспринимает Шпац нервозность Александра.

– Нет, нет, – успокаивает его Александр суховатым голосом.

Улица Фридриха Великого кишит народом, мигает цветными огнями и оглушает пьяными криками, насмешливыми голосами женщин, аляповатыми предвыборными плакатами. Толпа давит и толкает. Шпац сжимает в руке тетрадь с рисунками. Александру трудно приспособить свой шаг к шагающей толпе. Никакая плотина не удержит рвущийся вдоль улицы людской поток.

– Здесь, господин доктор. Мы пришли.

Снаружи обычный дом, выделяющийся среди окружающих, сияющих огнями зданий, своим скучным видом. Длинный и темный коридор ведет в квадратный двор. Два фонаря освещают его красным светом. Высокая каменная стена соединяет с двух сторон двора два дома. В доме, стоящем сзади, окна темны, и только дверь подвала открыта. На стене подвала гаснут и вспыхивают красные буквы: «В «Пламени Ада»!

– Это ворота в «Ад», – объясняет Шпац, спускаясь по ступеням.

Множество запутанных коридоров в «Пламени Ада», подобных петляющим ходам лабиринта. С каждым порывом ветра или резкими звуками оркестра, позванивают мигающие китайские лампочки, освещая огромные картины с кричащим хаосом разных цветов, в которых нет ни облика, ни формы. У входа в каждый коридор стоит черная фигура картонного черта, вместо глаз у которого два маленьких фонарика пылают красным светом. Звуки музыки приводят Шпаца и Александра в большой слабо освещенный зал, в середине которого пылает огонь на камнях, огромных, как жернова. Это жертвенник Ада, пламя которого взметается под ритм ударника, звуки фортепьяно, завывание саксофона. Внезапно раздается тонкий стон скрипки, и тут же поглощается общим шумом. Развеваются волосы женщин, пляшет кисея пламени.

Александр сдвигает свою шляпу набок.

– Ду, ду, ватт ди, ду, ду, ватт ди! – гудит голос мужчины, аккомпанирующего самому себе на ударнике.

– Бум! Бум! Битти, битти, бум! Бум! – подпрыгивают женщины вокруг огня, кружатся и возвращаются в объятия мужчин.

– Биди, биди, биди, – соблазняет голос двигающего слегка бедрами мужчины со сцены.

– Лишь тебя я люблю! – движутся медленно фигуры в красной кисее пламени.

– Охо! Охо! Лишь тебя! Лишь тебя! – раздается вдруг вопль, заставляющий вздрагивать лампочки и тела. Ритм танца ускоряется, становится головокружительным, и стены подвала откликаются эхом.

Человек подбрасывает дрова в огонь под ритм ударника. Огонь вспыхивает. Ритмы ударника гремят, как барабаны дикарей. Танцоры подпрыгивают, кружение их ускоряется.

Шпац отбивает ногой ритм ударника. Александр чувствует, что мышцы его подрагивают. Пальцы одной руки танцуют в кармане пальто. Вдруг в один миг прекращается стук ударника, испуганные лица танцоров оглядываются вокруг, словно не могут понять, где они. Еще не остыв, отстраняются руки мужчин от женщин.

– Алло, Шпаци!

Мелькают мимо пары. Шпац тут знаком со всеми.

– Посидим здесь немного, господин доктор, – предлагает он Александру.

Стол стоит сбоку. Официанты, затянутые в черные костюмы мелких бесов, кружатся между столами и подливают напитки. Иногда раздается выстрел пробки из бутылки шампанского, и, обернувшись на звук, Александр озирает все общество в Аду: мужчины в черных вечерних костюмах, парни в рубашках с распахнутыми воротниками, женщины в вечерних платьях с большими вырезами, девицы в простых шерстяных юбках и спортивных белых майках. Головы в замысловатых прическах, разлохмаченные и коротко стриженные. Отблески огня уравнивают всех и делает их лица молодыми, мягкими и нежными.

– Кто приходит сюда? – спрашивает Александр Шпаца и с удовольствием пьет маленькими глотками из рюмки.

Шпац не отвечает. Слышен лишь треск пламени.

– Идите сюда, идите сюда, господин доктор, – Шпац взволнован, – Готфрид дает сеанс гипноза.

На деревянной скамье лежит женщина в блестящем вечернем платье. Голова ее на подушке, темные волосы обрамляют смертельно бледное лицо. Глаза женщины сомкнуты, мужчина склонился над ней. Виден лишь его острый напряженный профиль и длинные пальцы, поглаживающие однообразными движениями лицо женщины. Чернота его волос и черный костюм делают его похожим на чертей, которые стоят по углам, направляя гостей. Широкий круг наблюдающих лиц окружает черного врача и его белолицую жертву. Сотни глаз блестят от внутреннего напряжения.

– Что ты видишь? – падает в безмолвие монотонный голос врача.

– Что видят твои глаза? Что видят твои глаза? – пытается расшевелить ее этот монотонный голос.

– Германия возродится, – звучит голос женщины странным фальцетом в пространстве подвала. Неожиданно женщина поднимает голову, веки ее замкнутых глаз дрожат, и ужасный вопль вырывается из ее уст: Огонь!

Плечи Александра вздрагивают, он чувствует дрожь, прошедшую по телам соседей. Лицо Шпаца перекошено. Женщина смолкла. Голова ее беспомощно упала на подушку. В углу потолка зажигается яркая лампа, направленная на нее. Черный врач выпрямляется. Женщина открывает глаза, поднимается, смотрит удивленным взглядом на окружающие ее лица, и через несколько минут спускает ноги на пол, подбирает платье, и лицо ее полно покоя, как будто ничего не случилось. Черный врач подает ей руку. Черный мужчина и белая женщина под руку пробивают себе дорогу между наблюдающей публикой. Их сопровождает буря аплодисментов.