Наоми Френкель - Дети

– Какое твое дело? Уважь мое желание, и все тут.

– Снова ты нарываешься на скандал. Хватит с меня того, что было вчера.

– Вчера я просто перепил, – в голосе Эрвина просительные нотки.

– Может, и перепил, но и язык не сдержал за зубами. Что у трезвого на уме, у пьяного на языке. Странное ты существо.

– Что же во мне странного?

Трактирщик бежит до края стойки, к гномам, старательно выстраивает их в ряд: первым ставит большого, за ним среднего, и в конце маленького.

– Все с ними играются. Еще расколют одного, – и он нежно гладит их по красным колпачкам, но глаз не спускает с Эрвина. И в его взгляде – жалость, точно, как во взгляде Герды утром! Так они расстались. Глаза ее были полны жалости, поцелуи и объятия – из жалости, и вся привязанность ее к нему – из жалости. Что-то чуждое вторглось в его облик, изменило его черты, сделало его даже более жалким, чем эти потрепанные и побитые собутыльники. Жалость вытесняет его из нормальной жизни. Он болен, если его жалеют и не относятся к нему всерьез.

Так что во мне странного? – ударяет Эрвин ладонью по стойке. – Отвечай!

– Что за крик? – успокаивает его старый трактирщик. – Это очень просто. Ты не как все. Ты против всех. Ты – странный, и все тут.

– Я вчера купил у тебя шоколад, – Эрвин пытается доказать, что это было обычное дело нормального человека, ни чем не отличающегося от других.

– Человек, – старик приближается к Эрвину и шепчет, – этим шоколадом ты купил вчера у меня свою жизнь. Ты чуть ее не потерял своей болтовней. Как это ты не боишься выйти один против всех? Устраиваешь скандалы в трактирах? Будь осторожен. Зачем тебе все это?

– Во имя правды, во имя большой правды.

Трактирщик громко смеется:

– Правда? Не будь ребенком!

– Вы не верите в правду, за которую надо бороться? – пытается Эрвин убедить старика. Он ищет себе союзников. Даже такого ветхого хитрого старика. Только не быть одному, на обочине жизни. Пока он борется, он живет полной жизнью, пробуждая у людей не жалость, а гордость. Но старик смеется, и весь трактир сотрясается от хохота. Старуха-уборщица тоже поддерживает смех трактирщика, не понимая его причины. Компания у стола поднимает головы, выплевывает окурки и присоединяется к смеху. Даже гномы, кажется, просто захлебываются смехом.

– Правду он проповедует, – выговаривает старик, не переставая смеяться. – Ха! Ха! Правда не нуждается в проповедях. Она всегда на стороне сильных, на стороне победителей. Прав тот, у кого сила. Иди с ними, и ты тоже добудешь себе правду.

– Точно так, – поддерживает старика плосконосый ударом ладони по столу.

Старик наливает Эрвину рюмку водки.

– Во имя твоей правды поднимем рюмку. Одна ущерба не принесет.

– Давай-ка, послушаем, что он имеет в виду, – предлагает плосконосый. Даже старуха служанка вперила в Эрвина взгляд.

«Пить или не пить», – думает Эрвин и не прикасается к рюмке.

– Он молчит, – замечает мужчина с повязкой на голове.

– Он упрям, как мул, – говорит мужчина с плоским носом.

– Он из неудачников, из тех, кто всегда теряет, – добавляет третий мускулистый мужик, – неудачник от рождения.

– Как Эбергарт, мой двоюродный брат, – объясняет плосконосый, – шофер грузовика. Однажды задавил черного кота, ну, обычного, как все коты. Но из-за этого кота братец мой двоюродный потерял все. Больше не садился за руль. Шатался, бездельничал, потерял все сбережения. Пошел работать на стройку. Упал с лесов и потерял ногу. Потерял жену, несчастная сбежала от него. И тогда потерял ребенка от дифтерита. Тогда...

«Тогда, – Эрвин опустил голову в ладони, склонившись над стойкой, – тогда Герда заменила сегодняшний день завтрашним. Ворвался в ее жизнь культ будущего. Отношения к ребенку, мужу, дому, все простые и нормальные человеческие отношения – были отброшены и отменены во имя культа великих революционных достижении будущего. И тогда борьба превратилась в самоцель, все связалось и прониклось политикой, партией. Любовь, муж, ребенок, дом – все во имя отдаленной высокой цели... Жизнь человека лишь переход к той далекой цели... Герда больше не женщина. Герда теперь – тип. Все ушло. Потеряно».

– Я говорю вам, он неудачник. Точно, как Эбергарт.

«...Нечего делать! – Гномы перед его лицом, как единая красная стенка, включая трактирщика, служанку, потрепанных мужчин, Эбергарта и Герду в придачу. Он один по другую сторону этой стены. Завопит – никто его не услышит»

Оттолкнул рюмку, она опрокинулась, водка выплеснулась на стойку.

– Эй, неудачник, остерегись!

– Верни мне мой велосипед, он тут остался, у тебя.

– Что ты кричишь, человек? Я что, собирался конфисковать твой ветхий велосипед? Сначала оплати за пролитую водку.

Прозвенела монета.

– Ну, точно, как Эбергарт!

Голос плосконосого преследует его. Осторожно он пересекает трактир, боясь снова грохнуться у дверей. Кажется, что ему не повезет в любом месте. У Герды он потерял свою радость, в трактире – уверенность. Он неудачник. Нечего делать! Плосконосый не отстает. Эрвин извлекает часы: скоро восемь. Машину на фабрику он прозевал. Что сейчас делать? Но натыкается на слово «прозевал», и никак не может завершить, как следует, предложение. Ему надо, во что бы то, не стало, добраться до работы, решает он из последних сил. Доезжает на велосипеде до Александрплац.

Площадь полна народа, как в обычные дни. Забастовка здесь почти не ощущается, ибо это перекресток всех путей и направлений города. Обычно здесь – столпотворение, гремит наверху железная дорога, несутся под землей поезда метро. Звонят трамваи. Огромные двухэтажные автобусы виртуозно, как фокусники, лавируют между массой машин и пешеходов. Все втискивается в эту площадь. Но сегодня общественного транспорта не видно, лишь скользят кареты, сани небольшие автомобили и потоки людей. От этой массы снег стал черным. На островке посреди площади, где обычно полицейский регулирует движение, ораторствует человек при большом скоплении слушателей.

– Социал-демократы это, по сути, социал-фашисты. Предатели, сволочи, штрейкбрехеры.

– Теплые трусы на продажу! – провозглашает женщина неподалеку.

– Цветы для радости! Цветы для траура! – выкрикивает мальчишка, продающие бумажные цветы. У входа в огромные залы рынка мужчина отвешивает пощечину женщине. Она вскрикивает. Никто на них не обращает внимания.

Толпа в мгновение ока заполнила тротуары вокруг схватки. В воздухе свистят резиновые дубинки полицейских. Волокут по земле человека. Он выступал против забастовки. На крыше огромного универмага уже установили фигуру святого Николая-чудотворца. Рабочие прилаживает к его голове корону из цветных лампочек. Готовятся к Рождеству. А под святым Николаем, вдоль кажущегося бесконечным фасада универмага выстроились мелкие торговцы. Котлеты из конины. Картофельные оладьи. Поздравительные открытки к Рождеству. Галстуки.