Наоми Френкель - Дети

– Я должен тут упомянуть, доктор Блум, что в те годы премьер-министром Венгрии был Хорти, – прервал жену майор, считая, что она недостаточно уделяет внимания таким деталям, как политическое положение тех дней, – это он ввел юридическое положение – нумерус-клаузус.

– Да, да, точно так это было, как объясняет мой муж. Старый господин Калл, дед Дики, представил мне своего внука, двоюродного брата Дики. Парню было семнадцать лет, и он только закончил гимназию. И еще я помню как он шел нам навстречу, когда я прогуливалась со старым господином по аллее. У меня защемило сердце, до того парень был похож на моего младшего сына, только что имя его было – Авраам. Он был высокого роста, светловолосый, со светлыми глазами, узколиц и с узким носом. Ну, вылитый мой сын, но на голове у него была черная ермолка. Он строго придерживался традиций еврейской религии. Я полюбила его с первого взгляда. Дед представил его и сказал, что юноша мечтает стать врачом, но его не принимают ни в один университет в Венгрии. Я тут же решила забрать его в Германию, чтобы дать ему возможность поступить в Берлинский университет. Я знала, что мой муж не будет возражать, и тут же, на той зеленой аллее, пригласила его поехать с нами в Германию, жить у нас. – Неожиданно она прекратила рассказ, руки ее дрожали.

– Конечно, доктор Блум, – нарушил молчание майор, – я не был против приезда юноши. Наоборот, приезд Авраама соответствовали моему желанию. Не буду скрывать: втайне я надеялся, что юноша ворвется в нашу жизнь как ангел-освободитель. Авраам был серьезным и чувствительным юношей. Прямодушие его пленяло сердца. В его обществе я всегда чувствовал, что все добрые качества семейства Калл соединились в нем. В те дни мой сын бесчинствовал с солдафонами. Доктор Блум, быть может, это покажется странным. Я – человек военный. Отец и дед мой были генералами, но наш предок был священником. В семействе Калл во всех поколениях искали скрытую силу во имя спасения человеческих душ от тяжелого воинского духа. Именно, в поисках этой скрытой силы спасения начал один из наших предков писать семейную хронику, лежащую тут перед вами, доктор. Он всегда старался вернуться на путь праотца нашего – священника, который вернет нам и взбунтовавшегося сына и евреев семейства Калл. Именно, в венгерских родственниках он видел эту скрытую исчезнувшую силу, единственную, которая сможет сохранить нас от сурового воинского духа. Мы с женой всегда сохраняли и развивали наши отношения с еврейскими родственниками и отлично чувствовали себя в их среде. И мы надеялись, что Авраам сможет увести нашего сына от солдафонства.

Майор замолк.

– Да, – продолжила жена, – мы очень любили Авраама. Дом наш был пуст до его приезда. Иоахим получил должность инженера-физика у Круппа. Он человек науки, и ничто его не интересует кроме профессии. Он так и не женился, да и нам не уделял внимания. Мы были рады, что Бог дал нам сына. Авраам и в нашем доме соблюдал еврейские обряды. Мы даже отвели ему в кухне угол для того, чтобы он готовил себе еду. Год он жил у нас, и мы к нему очень привязались. В конце 1924 в нашем доме неожиданно, без всякого предупреждения, в зимний день, к вечеру, появился младший наш сын – Гельмут. Мы узнали его с трудом. Сбежал подростком, вернулся мужчиной. Более семи лет я его не видела. Он был в гражданской одежде, с уродливым шрамом на лице, но шел от него запах солдатской формы и пота, как после боя. Когда он протянул не руку, я почувствовала глубокий шрам у него и на ладони. Я обняла его, и в этот момент лицо его не было смущенным, как у блудного сына, вернувшегося в отчий дом. Только тут я поняла, что незнакомый мужчина – это сын мой Гельмут. Совсем немного времени дано мне было счастье общаться с ним без всякого подозрения. Говорили мало, но не отрывали глаз друг от друга. Тут пришел отец вместе с Авраамом. Стол был накрыт к ужину. Мой муж и Авраам только вернулись. Все, что произошло после этого, было настолько неожиданно, что я вообще не знаю, как мы влипли в эту ситуацию. «Гельмут!» – вскрикнул мой муж. «Отец!» – ответил Гельмут, их руки сошлись ладонями в рукопожатии, но взгляд Гельмута не отрывался от Авраама и его черной ермолки на светлых волосах. Ужасными словами разразился наш сын при нас и Аврааме. Мой муж почувствовал долг защитить парня. Крики неслись от отца к сыну и от сына к отцу. А я окаменела, я не могла вмешаться. Пока, в конце концов, Гельмут закричал, что даже одну ночь он не будет находиться под одной крышей с евреем. Авраам, который с побледневшим лицом слушал всю эту перебранку, поднял голову и сказал, что ни минуты не будет находиться в доме, но муж мой не дал ему это сделать.

– Конечно же, я не дал Аврааму уйти, – майор обращается не к доктору, а к жене, и во взгляде его на нее ощущается жесткость.– Гельмут обязан был уйти. Я не мог сдаться его требованию!

– Несомненно, ты не мог сдаться его требованию. Я разве сказала, что ты мог? Гельмут оставил наш дом в тот же вечер. Потом стало нам известно, что он пришел к нам сразу же после убийства в Мюнхене. Убит был человек, который в глазах этих молодых людей был изменником, ибо передал следственным органам секреты подпольной организации, членом которой был Гельмут. Он помогал организовать убийство, и искал у нас укрытие. Больше мы его не видели. Вскоре после того, как он покинул нас, его арестовали. Авраам тоже ушел от нас на следующий день после всего случившегося, сказав, что не хочет быть причиной раздора между нами и нашим сыном. С тех пор оборвалась наша связь с родственниками в Венгрии.

Она замолчала, но с майором произошло что-то странное: он подался вперед из своего кресла, положил обе руки на подлокотники и впился хмурым взглядом в жену. Кот, до сих пор дремавший в кресле, с интересом открыл глаза и стал наблюдать за тремя людьми в гостиной с явным неудовольствием.

– Больше мы не видели венгерских родственников, – сказала она словно по велению взгляда мужа, – даже не поехали на похороны старого господина Калла. Дед Авраама и Дики умер спустя год после того, как Авраам нас покинул. Гельмута посадили в Бранденбургскую тюрьму. Он не хотел нас видеть до тех пор, пока мы не оборвем все связи с венгерскими родственниками. Я обещала ему, сдалась его требованиям.

С этого момента она обращается только к мужу, словно ждала этого момента, чтобы откровенно поговорить с ним:

– Гельмут мой сын. Несчастный сын. Я не могу оставить его брошенным в тюрьме. Как мать, я на его стороне. Ты знаешь, насколько мне неприятны дружки Гельмута. И все же я жду их прихода к власти, ибо они вернут мне сына. Только они. К пятнадцати годам тюрьмы присудили моего сына. Это все годы его молодости. Что мне осталось сделать, чтобы вернуть сына? Голосовать за них, к которым не лежит мое сердце. Всей душой я желаю, чтобы они победили и освободили сына.