Ольга Гурьян - Свидетели

— Этому не бывать!! — говорю я, стукаю кулаком по столу и дубовая столешница трескается.

— Этому не бывать,— говорю я,— пусть мне не забивать скота и не торговать с прибылью, если мы попадемся в эту ловушку.

Сами пойдем спозаранку, возьмем Огюстен, пока господа еще спать будут. Ты иди, а то как бы тебя не хватились, а я предупрежу цеховых мастеров, и они предупредят других горожан, чтобы все они, вооружённые, чуть свет собрались у Бургонских ворот.

И вот наутро мы все собираемся у Бургонских ворот, а стража не отпирает ворота и отказывается спустить мост — губернатор, старикашка Гокур, не велел, и все тут.

Мы сперва с ними спорим и ругаемся, а затем идут в ход кулаки, и уже кое-кто обнажил меч. И тут является Гокур и приводит с собой еще солдат, и они отталкивают нас от ворот, и уже потасовка грозит перейти в побоище. Я кричу:

— Бегите за Жанной! Скорее!

И вот она скачет на коне, как была, еще без доспехов — так она торопилась. Она подлетает к Гокуру, на всем скаку осаживает коня и кричит:

— Вы дурной человек! Хотите вы или нет, они выйдут из города и возьмут Огюстен, как взяли Сен-Лу.

И Гокур приказывает открыть ворота. Наша Жанна кричит:

— Идите без страха! Я скоро буду с вами! — и возвращается, чтобы вооружиться.

А мы переходим по мосту через ров и идем к Но­вой башне, туда, где на берегу реки лежат лодки.

В полной тишине мы переправляемся на остро­вок Мартине. Он зарос вязами, и листья уже распу­стились. Под их завесой англичанам не видать нас. Осторожно проскользнув узким протоком, мы выса­живаемся на Полотняный остров. Здесь нас тоже не видно в густом ивняке. И теперь, уж ничем не скры­тым и незащищенным, осталось нам пересечь рукав реки между Полотняным островом и левым берегом. Мы связываем лодки одну с другой, носом к корме, и перебегаем по этому временному мосту.

Но английские дозорные уже увидели нас с вер­хушки башни и трубят к оружию. На вал выходят английские стрелки. Они в красных кафтанах, у них луки выше человеческого роста, они стреляют без промаха, и никакое войско перед ними не устоит.

А у нас нет луков, и биться мы можем только врукопашную. Пока добежим, многие падут убитыми. И Жанны еще нет, все еще нет, и мы без нее как стадо без пастуха.

Но так мы злы и на англичан и на господ воен­ных, наших защитников, оставивших нас без защи­ты, и на самих себя — зачем у нас сердце ёкает, хо­чет провалиться,— что будь что будет, мы все, как один, нагнув голову, стиснув зубы, кидаемся вперед.

Английские стрелки перепрыгивают через частокол, бегом спускаются с вала, все разом останавливаются и осыпают нас градом стрел.

Но мы ведь не солдаты, мы мирные горожане — булочники, сапожники, мясники и портные. И когда мы видим, как наши соседи падают, пронзенные стрелой, и корчатся на пропитанной кровью траве — что ж, не приучены мы этому кровавому ремеслу,— и мы, как один, поворачиваемся и бежим.

Тут, поблизости от того места, где мы ступили на берег, развалины небольшой крепостцы. Мы прячем­ся в ней, чтобы передохнуть, собраться с духом и вновь броситься вперед. Но многие из нас не выдер­жали страха, убежали по мосту из лодок на Полот­няный остров.

А англичане наступают.

Их лучники построились бороной. Как только передний ряд спустит свои стрелы, пока они вновь натягивают лук, второй ряд стреляет между их плеч. Оттого стрелы летят непрерывно. Огибая лучников с двух сторон, несутся верховые отрезать нас от моста.

В этом отчаянном положении остается нам толь­ко сражаться, если мы не хотим, чтобы свернули на­ши безгласные шеи, будто курам на заднем дворе.

Мы кидаемся вперед и отражаем их нашим нати­ском. Они отступают к валу и опять бросаются на нас, и мы сталкиваемся, и нас отбрасывают, и мы набрасываемся, и такая толчея, будто на Луаре в бурную погоду.

И я бьюсь, а сам думаю, что уж не быть мне жи­вым, своими ногами отсюда не уйти. И я думаю: ко­му же достанется мое достояние, которое я многолет­ним трудом нажил? Я вдовый, и детей у меня нет, одна дальняя родня, а я с ними который год в ссоре.

Им всё и достанется. Обрадуются. Остаться бы живу, в тот же час подберу бездомного сиротку — будет мне вместо сына.

Ни к чему эти мысли, и спасения не приходится ждать.

И внезапно — вот оно, спасение!

По мосту из лодок скачет белый конь. Белое зна­мя острием направлено па англичан. Жанна! Жан­на! Спасение наше!

Она скачет по мосту, и с ней Ла-Гир, и Ксэнтрай, и тысяча их, гасконцев. Она кричит:

— Вперед, вперед!

И сердце у нас взыграло в груди, и храбрость прибавилась, и сила возвеличилась.

От яростного нашего наступления англичане бе­гут с поля, а мы за ними и взбегаем на вал Огюстена, и Жанна водружает на валу свое знамя.

К англичанам спешит подкрепление из Турели, и они снова отражают нас. Подлые твари, они раски­дали под валом железные шипы — повредить нашу конницу, и Жанна, в пылу битвы соскочившая с ко­ня, наступает ногой на пронзительное острие.

Но уже скачет к нам подмога — Дюнуа и де Рэ, и с ними их отряды. Мы второй раз берем вал, и Жан­на, раненная, но будто неуязвимая, вторично водру­жает на нем свое знамя.

Тут начинается такое, что я ничего уже не вижу и не помню и только бью, бью тяжелыми моими кула­ками по английским ненавистным головам, будто бы­ков оглушаю на бойне. И ничего я не слышу в шуме и грохоте, только Жаннин зов:

— Вперед! Вперед!

И англичане бегут. Жалкие их остатки спасаются в Турели.

Жанна, победоносная, вновь верхом на коне. Белое знамя высоко поднято. Она отдает приказ сжечь Огюстен, чтобы англичане никогда уже не могли вновь занять крепость.

Огюстен горит гигантским факелом — пламя взды­мается к темному небу, отражается в реке. Я вдруг вижу, что уже настала ночь, и я довольно потрудился.

Глава шестая

ГОВОРИТ

УИЛЬЯМ ГЛАСДЭЛ

Я — Уильям Гласдэл, командующий английским войсками на левом берегу реки.

Вчера поздно вечером французы взяли Огюстен и подожгли его.

Огюстен горит всю ночь. Зарево освещает полнеба, и темная земля, и истоптанные битвой виноградники испещрены бесчисленными кострами.

Французы не вернулись на ночь в город, ждут утра.

Эту ночь я не сплю. Я обхожу Турель от вала и до верхушки башни. Турель построена крепко, и мы ее еще укрепили. Взять ее невозможно, потребуется не меньше трех месяцев осады.

У меня храбрые и опытные солдаты, и среди них многие знаменитые рубаки — Том Рейд, Дик Хаук, Том Джолли, Черный Гарри.

Я говорю Гарри:

— Почему солдаты не спят? Надо бы им отдох­нуть перед завтрашним днем.

Он отвечает:

— Они боятся, что орлеанская колдунья наложи­ла на них заклятье и все они погибнут. Они говорят, что на ней печать дьявола и оттого она неуязвима.