Ольга Гурьян - Свидетели

Первая наша защита со стороны врага, редут во главе моста у начала дороги, идущей через равнину. Жанна договаривается со мной расположить лучни­ков на фронте и флангах редута, чтобы англичане не могли отрезать отступление. И также приготовить на реке лодки в достаточном количестве, чтобы мог­ли принять пехоту в случае возвратного движения.

Я иду отдать необходимые распоряжения. По до­роге я отзываю в сторону несколько солдат, которым я могу довериться, умных ребят, понимающих меня с полуслова. Я говорю им:

— Кто знает, что может случиться? Со стороны англичан возможна диверсия. Как бы они не напали с тыла, и тогда все наши предосторожности окажут­ся бесполезны для задних рядов. Как бы люди не разбежались...— и подмигиваю им.

— Это так,— говорят они и тоже подмигивают.— Все возможно. Могут испугаться и побежать.

— Как бы не побежали. Мало ли что,— повторяю я и ухожу.

Все приготовления закончены ко всеобщему удовлетворению. Я выполнил приказ Жанны, и ей, и тем, кто с ней, не в чем упрекнуть меня. Но я также подготовил исполнение желаний Ла-Тремуйя и архиепископа Реньо.

Какие отчаянные, безумно откровенные письма писал мне Реньо: «Было бы величайшим благодея­нием для страны избавить нас от этой авантюристки, угрожающей власти церкви и трона и привилегиям благородных капитанов...», «Следует все обдумать заранее и с величайшей тщательностью...», «Ее не­возможно прикончить ни в бою, ни в засаде. Ее бого­творят и не дадут ее тронуть...», «Англичане решат­ся взять ее, только если выдать ее им связанной по рукам и ногам,— так они боятся ее колдовства...», «Надо все приготовить...».

Что же, все приготовлено.

Пять часов вечера, солнце еще высоко. Жанна со своим войском выезжает в ворота Компьена, через мост и на дорогу в Марньи.

Я подымаюсь на стену. Отсюда мне видно всю равнину. Ни одно движение войск не может ускольз­нуть от моих глаз.

Проходив час. Жанна занимает Марньи врас­плох, без боя.

И вдруг я вижу, как бургиньоны выступают из Клероа и англичане выходят из Венетты. Они окру­жают войско Жанны.

И сразу же последние ряды ее солдат бегут в па­нике. Они стараются спасти свою драгоценную жизнь и увлекают за собой других. Одни бросаются к лод­кам, другие к барьеру редута. Англичане пресле­дуют их, и морды английских коней упираются в спины беглецов.

Сотни лодок, сорок больших барок принимают этих трусов и переправляют их в город. И я не раз­решаю стрелять ни лучникам, ни кулевринам, чтобы не попасть в своих.

Жанна отрезана. Её и горстку её людей окружи­ли со всех сторон.

О конечно, я мог бы спасти ее. Я мог бы, предо­ставив защиту стен горожанам, вывести всех моих солдат из города, и сто гребных лодок в пять минут перевезли бы пятьсот человек. Но вместо этого я кричу:

— Поднимите мост! Закройте ворота! Не дадим англичанам войти в город!

И я вижу, как бургундский солдат хватает Жан­ну за край ее вышитого плаща и сбрасывает ее с ко­ня. В ста шагах от моста, в расстоянии голоса от ло­док на реке.

Все кончено.

Жанна в плену, и больше мне не опасна. Больше она не опасна ни Тремуйю, ни архиепископу Реньо. Больше она не опасна этим достойным виселицы беглецам, которых я спас. Больше она не опасна ан­гличанам.

Теперь начнётся осада Компьена, но крепость не­приступна, и они не возьмут ее.

И теперь меня ждет великая награда, и теперь я возьму в жены богатую наследницу, и буду первым среди военачальников, и король будет бояться меня.

Так я думал тогда и верил, что все исполнится. И все исполнилось. А потом эта жена, богатая и знатная дама, в темноте ночи зарезала меня в моей постели.

Но это было потом и не очень скоро.

Глава четвертая

ГОВОРИТ ЖАННА

ЛЮКСЕМБУРГСКАЯ

Я — высокородная и могущественная госпожа Жанна Люксембургская, графиня Линьи в Барруа и двадцать седьмая графиня Сэн-Пол в Артуа.

Будучи в преклонных летах, решила я покинуть свое постоянное местопребывание в королевском замке Фекан и посетить в его замке Боревуар моего племянника, Жана Люксембургского, графа Сэн-Пол, которого я сердечно любила и намеревалась сделать моим наследником.

В этом путешествии меня сопровождали супруга графа Жанна де Бетюн и ее дочь от первого брака Жанна де Бар.

Мы прибыли в Боревуар в начале августа. Пого­да была самая благоприятная, и густой лес, окружа­ющий замок, еще не потерял своей листвы. Я еже­дневно могла совершать недалекие прогулки, опира­ясь на руку моей племянницы или ее дочери.

Через несколько дней после моего приезда я узнала, что в сторожевой башне, обычном пределе моих прогулок, заключена пленница, и не кто иная, как Жанна, Орлеанская дева. При этом известии я почувствовала сильнейшее душевное волнение и тотчас потребовала, чтобы меня отвели к ней.

Моя племянница и ее дочь пытались меня отго­ворить, ссылаясь на то, что башня находится на хол­ме и придется подниматься на ещё большую высоту, потому что Жанну поместили на самом верху башни, а в мои годы такое усилие нежелательно и даже опасно для здоровья.

На это я ответила, что все дошедшие до меня о Жанне слухи наполняют меня удивлением и востор­гом. Что даже у греков и римлян, не говоря уже о нашем упадочном веке, не было подобной ей герои­ни. Не только является она полководцем более му­дрым и предусмотрительным, чем самые знаменитые военачальники. Не только она отважнейший солдат, не боящийся ни ран, ни смерти. Но к тому же она от­личается высокой чистотой нравов, и многие считают ее святой, беседующей с небесными голосами.

И поэтому для меня, сестры кардинала и род­ственницы короля, будет высокой честью познако­миться с ней. Ни за что не прощу себе, если упущу счастливый случай, приведший меня в одну с ней местность. И пусть я паду бездыханной на этой бес­конечной, ведущей к ней лестнице, я пойду, и никто меня не смеет удержать.

Так велико было мое волнение, что я взлетела вверх будто на крыльях, и паж, поддерживающий шлейф моего платья, едва поспевал за мной. Но сердце билось так громко, что мне казалось, я слышу гудение большого колокола.

У самых дверей мои колени подогнулись, и, не поддержи меня моя племянница, которая, совсем за­пыхавшись, бежала вслед за мной, я, наверно, встретила бы Жанну коленопреклоненной. Но пока отпирали замки и отодвигали тяжелые засовы, я успела снова овладеть собой. Однако же ни слова я не могу припомнить из того, что я говорила Жанне и что она мне отвечала. И ее лицо, показалось мне, излучало сияние или, может быть, мои глаза были полны слез, так что я не сумела различить ее черты и только помню, что была она высока и стройна, в мужской одежде.

Во второе мое посещение моя племянница заме­тила Жанне, что нескромно девушке ходить в муж­ском платье, и предложила прислать ей любой из своих нарядов. В ответ Жанна улыбнулась. Я поду­мала, что она в любой одежде исполнена высокого достоинства и скромности, и прекратила этот раз­говор.