Патрик Рамбо - 1968

И весь комиссариат принялся ждать, не находя себе места от волнения. Бригадир распределил гранаты, все надели противогазы и каски, зарядили личное оружие. Под градом камней и железных болтов, в густом синем дыму от слезоточивых газов мобильные жандармские подразделения и отряды республиканской безопасности продвигались слишком медленно, и из префектуры сокрушенно сообщили:

— Бригадир, подкрепление с бульваров не поспевает, хулиганы поджигают помойки и баррикады. Путь приходится расчищать бульдозерами, на это уходит много времени. Я попробую уточнить, не могут ли подразделения с Правого берега пробраться к Пантеону по улице Кардинал-Лемуан и ударить нападающим в спину…

— Скорее! Я не кладу трубку.

— Есть еще дверца, — сказал Миссон, снимая противогаз.

— Какая дверца?

— В глубине коридора. Она ведет в мэрию, можем уйти туда. Все лучше, чем жариться здесь на медленном огне.

— Знаю я эту дверцу, она заперта.

— Разберемся, шеф, и не такие вышибали.

В Елисейском дворце генерал де Голль не спал. Золоченые часы показывали три часа утра. Один в кабинете с огромной хрустальной люстрой, он сидел выпрямившись и размышлял о своем методе и о Франции, которая на его памяти так и не изменилась. В сегодняшнем обращении, которого так ждала страна, было мало блеска, не нашлось ярких выражений, а ведь обычно генерал знал, как поразить, ослепить, убедить слушателей. Его речь оказалась плоской и прямолинейной и всех разочаровала. Даже телевизионщики, пришедшие в парадный зал, чтобы записать выступление, не проявили особого энтузиазма. Генерал сразу же это понял, но от второй попытки отказался. Он обдумывал свою речь целую неделю, другой заготовлено не было, а импровизировать он был не готов. Да и о чем, в каком тоне? Де Голль говорил о порядке, тогда как премьер-министр каждый день твердил о переговорах. Правда, генерал надел строгий черный костюм, а не военную форму. Может быть, и зря? Возможно, из-за этого выступление де Голля выглядело бесцветным, тогда как все ждали, что он станет сгущать краски. Он выглядел скорее печально, чем торжественно. Его слова прозвучали некстати, их никто не понял. Когда генерал в конце концов объявил, что в июне созывает свой знаменитый референдум, левые партии отозвались восторженным гулом. Почему? Потому что он сказал, что если большинство проголосует против, он уйдет в отставку? На Лионском вокзале веселилась молодежь, столпившаяся у множества радиоприемников. Студенты кричали: «Плевать нам на его речи!» и во все горло распевали: «Прощай, де Голль, прощай, де Голль, прощай…» А разве в его окружении не хотели того же самого? Генералу передали, что Жорж Помпиду сказал: «Что ж, могло быть и хуже». Итак, в стремлении навести порядок де Голлю оставалось опираться только на коммунистов и Всеобщую конфедерацию труда, но и там его оттеснил Помпиду, от которого генерал надеялся избавиться, как только представится случай. Но сегодня премьер-министр наверняка добьется своей цели. Он вызвал на совещание министра по социальным вопросам, предпринимателей и профсоюзных лидеров. Помпиду вместе со своими сторонниками вел собственную игру, у него даже хватило наглости отстранить от переговоров министра финансов, Мишеля Дебре, верного Дебре, Дебре, опору генерала, и все ради того, чтобы развязать себе руки. Де Голль не возражал, он устал бороться.

Гражданские и военные советники вошли в кабинет президента, чтобы обсудить ситуацию, а в это время Латинский квартал уже пылал. Два человека погибли: в Лионе грузовик, у которого отказал тормоз, задавил полицейского инспектора, а недалеко от Сорбонны, кажется, какого-то молодого человека ударили ножом. Больше двухсот полицейских получили ранения. О раненых бунтовщиках пока точных сведений не было, но под арестом оказалось как минимум шестьсот человек, и далеко не все студенты.

— И в Париже, и в провинции люди давно устали от насилия, господин генерал, — сказал один из советников. — У нас есть свидетельства.

— Министр внутренних дел может сослаться на то, что к студентам примкнули уголовные элементы.

— Что, если нам вызвать из Сатори танковую дивизию?

— Все это слова, — сказал генерал и встал, давая посетителям понять, что совещание окончено. А Жаку Фоккару он шепнул: — Они все хотят, чтобы я ушел…

К четырем часам утра де Голль пошел прилечь в своей спальне, через две двери от кабинета. Ставни там всегда были закрыты, поскольку окна выходили на улицу. Завтра, то есть уже сегодня, генералу предстояло получить верительные грамоты от нового посла Соединенных Штатов, родственника Кеннеди, чьи мысли и сейчас легко можно было предугадать: «Речь генерала только подтвердила его поражение». Завтра де Голль наденет военную форму.

К рассвету площадь перед Сорбонной напоминала огромный лазарет под открытым небом. Все кашляли, глаза у всех слезились, воздух был пропитан газом. Раненые в руку или в голову, обмотанные белыми тряпками, спали на ступенях часовни. Туда-сюда сновали настоящие или самозваные санитары в белых халатах. Теодора и Порталье поддерживали легко раненого Марко, ему осколком гранаты попало по икре. Друзья подозвали санитарку, студентку с медицинского факультета, и попросили промыть и продезинфицировать рану. У главного входа врач в громкоговоритель сзывал на помощь добровольцев.

— Оставайся с Марко, — сказал Порталье Тео, — я пойду, у меня и повязка есть.

Он сам повязал себе на руку белый платок с красным крестом, нарисованным фломастером. Порталье присоединился к бригаде с носилками, которая быстрым шагом направилась по улице Виктор-Кузен, поднимавшейся в гору. На перекрестке улицы Кюжас им пришлось повернуть назад. Навстречу выбежали ребята в джинсовых куртках с криками: «Они атакуют!» Чуть дальше, на углу улицы Суффло, разорвалась граната, и Порталье закрыл нос шейным платком. Новоиспеченные санитары бросились к Сорбонне, а Порталье, который шел впереди всех, повернул на улицу Кюжас вместе с предупредившими их ребятами.

— Эй! Не туда, на бульваре полно легавых!

— Вот именно, — заявил какой-то тип, ткнув ему в лицо трехцветное удостоверение.

— Попался, хитрец!

Четверо парней схватили Порталье и сорвали с него кое-как сделанную повязку:

— Если ты санитар, тогда я — Папа Римский!

Они потащили его вниз по улице к бульвару Сен-Мишель и затолкали в синий фургон. Получив дубинкой по голове, Порталье был наполовину оглушен. Внутри машины, на сиденьях и на полу, набилось уже человек двадцать. Порталье оказался между португальским рабочим и двумя английскими туристами, которые возмущались на своем языке.

— Лучше заткнитесь! — сказал им жандарм снаружи. — А то бросим вам гранату в машину, а вас — в Сену!