Михаил Грабовский - Пусковой Объект

— А сейчас уже четверо, — закончил Володя свое повествование.

Гришка посочувствовал, но одобрил.

— А спиртику будешь? В честь обеденного перерыва и очного знакомства.

— Спирту? Я, вообще говоря, спирт не употребляю. Разве что чуть-чуть.

Гришке было неловко отказываться от предложения. Он чувствовал, что его карьера находится всецело в этих больших волосатых руках.

— По чуть-чуть можно, — повторил Гришка.

Но повторять и не требовалось. Володя решительно встал и задвинул полуметровый засов на дверях. Объединил плотные шторы на окнах. Сразу стемнело. Володя снова с деловым видом сел за свой стол. Из нижнего ящика извлек небольшую пузатую химическую колбу с прозрачной жидкостью и два стакана. Потом протянул руку к правой полке, вытянул из толстой стопки большой плакат по технике безопасности „Не влезай — убьет!”. Разложил. Затем снова полез в нижний ящик. На красочном плакате появился кусок кривой засушенной колбасы подозрительного малинового цвета, нож и молоток.

Выпили только по две рюмки. Вернее, два раза по полстакана. Один раз за здоровье, а второй — за успех безнадежного дела. У Володи чуть засветились и помягчели глаза. А Гришка сразу поплыл в неведомые загадочные дали. Там раскачивались на ветру высокие зеленые пальмы, шептались пенистые волны. Зачем-то светила луна. Берег был песчаным и чистым. И нигде не было ни одной взрывоопасной кнопки. Из прекрасного далека доносился рассудительный голос туземного вождя:

— Не переживай, Григорий. К концу квартала спишем твои кнопки как миленькие. Это я тебе обещаю. Четыре года назад еще хлеще случай был. Мне покойный Степан Иванович рассказывал. Тоже в обеденный перерыв.

История была трогательной. Гришка восстановил ее в своей памяти потом, на трезвую голову…

Степан Иванович Козюбердин был легендарной личностью. Воевал еще в гражданку в коннице Буденного, которого знавал лично. Часто вспоминал: „Бывало, рубаем два дня подряд… А потом — отдых. Тут уж и гармонь, и девки, и самогону вдоволь. Это, конечно, ежели в жилой деревне. А бывало, что и в поле. Тогда хуже. Особенно зимой, в метель. Бр-р-р.” С тех самых удалых пор Степан Иванович никакого дополнительного образования не получил. Но политически был подкован и тверд в своих убеждениях относительно повсеместной неминуемой гибели буржуазного класса. И поэтому ему доверяли снабжение очень важных государственных объектов оборонного значения. Школа подготовки ворошиловских стрелков. Потом первый тракторный, алюминиевый и, наконец, под занавес служебной карьеры — атомный реактор. Степан Иванович считался снабженцем высшей квалификации. Это от него Володя почерпнул принципы работы с персоналом, а также отдельные обороты русской речи, в частности, „Ну? Чего надо?” и „Нет проблем!”

В тот ненормированный рабочий вечер перед пуском первого реактора сюда, в этот самый барак к Степану Ивановичу пожаловал седовласый и сверх меры интеллигентный Марк Соломонович Цукерман. По паспорту Цукерман был русским, хотя в уединенных устных беседах не скрывал свое историческое происхождение. На атомных объектах евреи отродясь не водились. И увидев его лицо, Козюбердин непроизвольно сжал подлокотник, как в былые времена сжимал рукоятку любимой шашки. Однако появление в этом бараке Цукермана было не случайным. В среде отраслевых проектных институтов, особенно ленинградских, подобных специалистов было немало. Марк Соломонович был подброшен сюда из Северной Пальмиры к последнему этапу перед пуском. Группа наладчиков под его чутким руководством должна была сдавать приемной комиссии одну из важнейших измерительных систем, которая была спроектирована в недрах института и изготовлена на ленинградском же производственном объединении „Красная Заря”. Цукерман ехать в командировку, откровенно говоря, не хотел — он ужасно боялся радиации. Как говорил потом Степан Иванович, „он свои яйца ставил выше Государственного задания”. Но Марк Соломонович сознавал свою ответственность не только перед своей Идочкой. Он также понимал, что если он вовремя не успеет сдать Комиссии свою систему, то, вполне возможно, лишится не только любимого инструмента, но и своей умной, уже лысеющей головы. Поэтому Цукерман старался изо всех сил. Он был требовательным и настойчивым. И с подчиненным персоналом, и с руководством реактора. Во время наладочных работ ему понадобился прибор для измерения волнового сопротивления электрических кабелей. Он ходил по всем инстанциям и говорил с разными интонациями одно и тоже:

— Мне нужен волномер! Понимаете? И нужен срочно. Немедленно! До зарезу! Я не могу сорвать правительственное задание!

Начальник приборной службы направил его к Степану Ивановичу, сидевшему за этим же столом с выдвижными ящиками и многочисленными химическими колбами разных размеров.

— Ну? Чего надо? — спросил Козюбердин, подняв левую бровь поближе к сабельному шраму.

— Понимаете, мне срочно нужен волномер! До зарезу! Я не имею права сорвать…

— Волномер? — перебил Козюбердин. — Нет проблем! А срывать ничего не будем… Это что такое — оборудование, кабели или прибор?

— Это такой настольный прибор, который можно использовать…

— Спокойно, без паники! Ежели есть такой в природе — сейчас найдем.

Степан Иванович спокойно положил на стул, который уже тогда скрипел, плакат по технике безопасности „Проверь ограждение!”. Потом бодро залез на него сапогами и извлек с третьей полки пухлую ведомость „Приборы и средства измерения”. Открыл на букву В.

— Так-так… Говорите, волномер… Точно, есть такой! Страница 14, № 1688. Изготовитель — Краматорский завод. Цена… Дороговат, паскуда! Ну, раз надо для дела — значит, надо. Верно я мыслю?

Цукерман безоговорочно согласился с его мыслями и, засыпав бывшего кавалериста извинениями и благодарностями, мгновенно упорхнул в дверь. Через три недели Марка Соломоновича достали телефонным звонком с разгрузочной железнодорожной станции:

— Волномер по вашему заказу прибыл. Приезжайте срочно и забирайте.

Цукерман летел на станцию на крыльях благоговейного уважения к социалистическому порядку и дисциплине. По пустынной платформе бродил одинокий дежурный в замасленном ватнике, представившийся просто и по-домашнему: „Васек!”. По торцам стояли солдаты охраны со штыками. Из окон станционной дежурки не доносилось ни звука.

— Где же, я извиняюсь, будет волномер?

Васек безразличным жестом махнул куда-то за спину. Марк Соломонович, не удовлетворенный ответом, приподнял тон на несколько децибел:

— Мне уже звонили. Я вас ясно и четко спрашиваю, где мой волномер?

Васек повернулся к Цукерману неподвижным лицом и без выражения процедил: