Артамонов Иванович - КУДЕЯР

— Думается мне, что государю следует принять царский титул, — тихо произнёс Иван Петрович Фёдоров.

Его слова были подобны искре, воспламенившей сухой валежник, бояре загалдели, заспорили.

— Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала! — крикнул кто-то из бояр.

— Венчать государя на царство! — требовали другие.

Митрополит поднял руку.

— Святой отец, — воспользовавшись наступившей тишиной, произнёс Иван Михайлович Шуйский, — отец и дед нынешнего государя были почитаемы всюду, а принять царский титул не решались. Ныне же мы собираемся провозгласить царём совсем ещё юного великого князя. Не повременить ли? Укрепится государь на месте отца своего, тогда и благословим его на царство.

— Что касается возраста государя, — возразил ему митрополит, — то это не препятствие для принятия царского титула. К тому же государь наш не по годам зрел и мудр, и ежели мы намерены женить его, то почему должны временить с венчанием на царство?

Большинство бояр поддержало митрополита.

— Выслушал я многие речи и рад тому, что бояре одобрили намерение государя венчаться на царство, — голос митрополита звучал твёрдо и повелительно, — а иначе и быть не могло, ибо воля государя есть воля Госдода Бога. Поэтому его желание взять себе жену и принять царский титул не должно порицаться. Так пойдёмте же отсюда к государю и скажем ему о своём согласии.

Процессия бояр, возглавляемая митрополитом, направилась в великокняжеский дворец.

Иван стоял перед толпой бояр взволнованный, бледный. Давно обдумана с митрополитом речь, с которой он должен был обратиться к Боярской думе.

— Милостию Божией и Пречистой его Матери, молитвою и милостию великих чудотворцев — Петра, Алексея, Ионы, Сергия и всех других русских чудотворцев, положил я на них упование, а у тебя, отца своего, благословяся, помыслил жениться. Сперва думал я жениться в иных государствах у какого-нибудь короля или царя; но потом я эти мысли отложил, не хочу жениться в других государствах, потому что я после отца своего и матери остался мал; если я приведу себе жену из чужой земли и в нравах мы не сойдёмся, то между нами дурное житьё будет; потому я хочу жениться в своём государстве, у кого Бог благословит, по твоему благословению.

Хотя Макарий сам тщательно обдумал вместе с государем эту речь, он сделал вид, будто поражён услышанной мудростью. В глазах его застыли слёзы умиления. И многие бояре, видя это, также прослезились.

— Верно, государь, молвил, не надо нам иноземки, сыты уж по горло! — князь Семён Лобанов-Ростовский вдруг осёкся — понял, что ляпнул лишнее, намекнув на иноземное происхождение бабки великого князя Софьи Фоминичны. Русская-то невеста ещё послаще будет!

— А кого, государь, ты в жёны наметил? — обратился к нему Михаил Глинский.

— Намерен я, — звонким взволнованным голосом ответил ему племянник, — следовать примеру отца своего. Поэтому повелеваю в ближайшие же дни разослать грамоты к боярам и детям боярским во все концы нашего государства. И в той грамоте велю писать: «Когда к вам эта наша грамота придёт и у которых будут из вас дочери-девки, то вы бы с ними сейчас же ехали в город, к нашим наместникам на смотр, а дочерей-девок у себя ни под каким видом не таили бы. Кто же из вас дочь-девку утаит и к наместникам нашим не повезёт, тому от меня быть в большой опале и казни. Грамоту пересылайте между собой, не задерживая ни часу».

Бояре одобрительно кивали головами, хотя в душе посмеивались над наивностью великого князя. Кто же будет прятать дочку-девку от государя, особенно если она пригожа? И нужно ли всем боярам везти своих дочерей напоказ к наместникам? Ведь у них такие хари, что во сне увидишь — испугаешься.

Фёдор Овчина улыбнулся, услышав последние слова грамоты: торопится, видать, государь обзавестись молодой женой, надо будет расписать ему достоинства Настеньки Захарьиной. Помянуть о ней государю просил Василий Михайлович Тучков. О… о… Фёдор и сам бы не против поухаживать за ней, да только заранее знает, что из этого ничего не получится: родители глаз с неё не спускают, всё в горнице томят, рукоделием заставляют заниматься. Хороша Настасья, что и говорить: голос ласковый, нежный, как у горлицы, большущие глаза промеж густых ресниц смотрят доброжелательно, внимательно. Правда, немного худовата, ему, Фёдору, больше, пышнотелые по душе. Так ведь выйдет замуж — раздобреет, вон ведь её матушка, Ульяна Фёдоровна, какая сдобная!

Выслушав одобрение своим намерениям, государь вновь обратился к боярам с речью:

— По твоему, отца своего митрополита, благословению и с вашего боярского совета хочу прежде своей женитьбы поискать прародительских чинов, как наши прародители, цари и великие князья, и сродник наш Владимир Всеволодович Мономах на царство, на великое княжение садились и я также этот чин хочу исполнить и на царство, на великое княжение сесть.

Слыша столь мудрые слова из уст юного великого князя и искренне веря, что всё это он измыслил сам, бояре вновь умилились, а некоторые даже прослезились. Но были среди них и те, кто встретил намерение государя принять царский титул как посягательство на свои права.

«Не успел усы отпустить, а уж старину рушить начал», — недовольно ворчали они вполголоса.

— Донесли мне, Фёдор, будто в Вязьме и Дорогобуже, прочитав мою грамоту, многие бояре своих дочерей-девок к наместникам показывать не возили, поэтому намерен я послать в эти грады новую грамоту, вот она.

Фёдор Овчина взял в руки исписанный лист бумаги. В грамоте было сказано: «Ведомо стало мне, что вы к наместникам не едете и дочерей-девок не везёте, а наших грамот не слушаете, и вы то чините негораздо, что наших грамот не слушаете. И вы бы однолично, часу того поехали за дочерьми своими. А которые с дочерьми своими часа того не поедут и тому от меня быти в великой опале и казни».

«Дались ему эти дочери-девки! Как будто в Москве боярышень мало? Али в Дорогобуже да в Вязьме они лучше? — весело думал Фёдор Овчина. — Завтра в сочельник Настя Захарьина обязательно должна быть в церкви, надо будет показать её ему».

— Государь, каждый Божий день бываешь ты в Благовещенском соборе, а отчего бы завтра не послушать заутреню в другом месте?

— Где — в другом месте?

— Да хоть в церкви Введения, что на Варварке.

— Что за нужда?

Фёдор понизив голос.

— Хочу показать тебе одну боярскую дочку, уж так она мила собой, уж так хороша, глаз не оторвёшь!

Иван с интересом слушал.

— Пусть будет по-твоему, Фёдор.

Церковь Введения, что построена за московским торжищем на Варварке, быстро заполнялась москвичами: день нынче особенный — сочельник, канун самого Рождества, потому грешно не побывать в церкви.