Артамонов Иванович - КУДЕЯР

— На Василия Парийского пожар в Москве приключился, а через седмицу вновь загорелись дома в Гончарах, Кожевниках и у нас, в Сыромятниках. За два дня до того, как моя изба сгорела, увидел я сороку: села она на забор и стрекочет. Ну, думаю, не к добру это дело. И точно: через два дня занялась наша изба огнём, и как мы с сыновьями ни боролись с пламенем, вся сгорела дотла.

— Трудно, ой как трудно противостоять чародейству! — закричала в толпе тощая монахиня. — Пока не уничтожим мы всех чародеев, не быть на Москве покою!

— Верно! — заревела толпа. — Айда к царю, пусть выдаст нам ведьму Анну Глинскую и другого её сыночка.

— А где он, государь-то наш?

— Сказывают, в Воробьёве хоронится вместе со злодеями-чародеями.

— Айда в Воробьёве!

Кожемяка Ульян Устрялов, до сих пор молчавший, поднял руку:

— Не больно-то горячитесь, люди: в Воробьёве у царя вооружённая стража, а потому голыми руками нам Глинских не взять. Надобно прежде прихватить оружие, а потом уж в Воробьево идти. Мы тут посоветовались и решили поступить так: завтра с утра устремимся в Воробьево, а сейчас разойдитесь по домам, вооружитесь кто чем может.

В течение трёх дней, последовавших за расправой народа с Юрием Глинским, царь безвыездно жил в Воробьёве. Его до глубины души потрясла и напугала лютая казнь дяди. В Москве по-прежнему было неспокойно, поэтому в Калиников день [153] 29 июля. он намеревался самолично поехать в город, чтобы навести порядок. Послухи донесли ему, что в Москве там и тут собираются люди, выкрикивают угрозы поджигателям города, обвиняют в этом деле его ближайших родственников — Глинских. В палату вошёл Фёдор Иванович Скопин-Шуйский.

— Беда, государь, толпы черни устремились из Москвы сюда, в Воробьево.

— Чего они хотят?

— Требуют выдачи Михаила Васильевича Глинского и его матери княгини Анны, которые будто бы запалили Москву.

Иван подошёл к окну. С высоты Воробьёвых гор была видна огромная толпа людей, скопившихся на противоположном берегу реки. Многие из них уже переправились на лодках на эту сторону. Царь испугался, увидев, что московский чёрный люд хорошо вооружён: у многих в руках щиты и сулицы [154] Сулица — короткое копьё с наконечником, как у стрелы, предназначенное для метания. .

«Неужели и меня ждёт участь Юрия Васильевича? Почему они вооружены? Наверняка их подговорили явиться сюда бояре, жаждущие моей погибели».

Вскоре москвичи со всех сторон окружили великокняжеский дворец.

— Ступай, Фёдор, узнай, чего они хотят, — приказал царь Скопину-Шуйскому.

Фёдор Иванович вышел на крыльцо и громко обратился к москвичам:

— Зачем пожаловали, люди московские?

— Хотим говорить с царём Иваном Васильевичем!

— Царь Иван Васильевич велел мне выслушать вас.

— Хотим, чтобы он выдал нам бабку свою княгиню Анну Глинскую и сына её Михаила. Они сердца человечьи вымали, в воде мочили и той водой кропили по улицам. Их волхованием Москва сгорела.

— Государь не может выдать вам этих людей, потому как их здесь нет.

Толпа грозно заревела:

— А нам ведомо, что чародеи, злым умыслом спалившие Москву, прячутся у государя! — возразил кожемяка Ульян Устрялов.

Скопин-Шуйский развёл руками.

— Правду поведал я вам, люди московские нет в Воробьёве ни княгини Анны, ни сына её Михаила, на том крест готов целовать.

Казалось, москвичи поверили Фёдору Ивановичу и хотели было возвратиться в Москву, но зачинщики бунта не допустили этого.

— Пусть сам государь поведает нам, где скрываются злодеи-чародеи! — потребовал сапожник Мокей Лазарев.

И те, кто только что хотел идти назад в Москву, согласились с ним. Скопин-Шуйский возвратился во дворец и сообщил царю, что чернь требует его для разговора о Глинских, Царь вышел на гульбище бледный, взволнованный.

— Люди московские, — громко обратился он к толпе, — боярин Скопин-Шуйский поведал вам правду: нет в Воробьёве Юрьевой матери княгини Анны и брата его Михаила. Ещё до пожара уехали они во Ржев, данный им в кормление.

— Дозволь, государь, нам самим обыскать их в твоём дворце, — обратился Ульян Устрялов.

Лицо царя покрылось красными пятнами, но он был так напуган приходом вооружённых чёрных московских людей, что решил уступить им.

— Выберите промеж себя десяток добрых людишек, кои с моего дозволения осмотрят дворец.

В число досмотрщиков попал и Афоня. Проходя вслед за Фомой, Ульяном и Мокеем, мимо молодого паря, он приметил, что тот зорко осматривает их, словно хочет получше запомнить; в глазах его была лютая ненависть.

Выбранные люди обыскали великокняжеский дворец и, выйдя к народу, громко прокричали:

— Злодеев-чародеев у царя нет! Государь обещал сыскать их!

Толпа была удовлетворена этим туманным обещанием и удалилась в Москву. Однако царь не мог простить черни унижения, испытанного им в Воробьёве. Едва москвичи ушли, он призвал к себе Фёдора Скопина-Шуйского.

— Когда чернь выбирала промеж себя людей для досмотра дворца, послух записал имена названных. Так ты, Фёдор, непременно сыщи их и казни лютой казнью. Да смотри, чтоб об этих казнях никто не проведал! Остальных людей не тронь — только крикунов.

Скопин-Шуйский вышел, но тотчас же возвратился.

— Государь, благовещенский поп Сильвестр бьёт челом выслушать его.

Иван не желал никого видеть, но вспомнил о недавней просьбе митрополита и приказал впустить Сильвестра. Тот, как всегда, был одет в скромную рясу и чёрную небольшую шапочку. Во всей долговязой фигуре его, в повороте головы, в выражении глаз была особая торжественность, словно он готовился произнести проповедь в Благовещенском соборе.

— Седмицу назад послал я грамоты наместникам Новгорода, Пскова и иных городов, чтобы немедля отправили в Москву иконописцев добрых иконы писати, палаты подписывати. И отец мой, митрополит Макарий, просил приставить тебя к тем иконописцам для догляду, чтобы не было в их писаниях какой ереси.

— Благодарю тебя, великий государь, и святого митрополита Макария за великую честь, оказанную мне, недостойному. Со всем тщанием прослежу я за работой иконописцев, чтобы писали они от древнего предания, со старых образцов.

Государь посчитал беседу оконченной, но Сильвестр взмахнул рукой и стал говорить так, будто читал проповедь в храме:

— Великий государь, Иван Васильевич, царь предобр к своим верным слугам, но храбро повергает к стопам тех, кто противится ему; да будут покорённые враги под ногами твоими, да поклонятся тебе цари и князья, да будешь ты благословен во веки веков! Да рассыплются поганые страны, желающие брани с тобой, а их народы помрачатся от Божьей молнии и будут, подобно псам голодным, лизать своими языками землю. И поможет тебе Господь Бог, пошлёт помощь в борьбе с противником. Станешь ты обладателем земель от моря и до моря, вплоть до конна вселенной, и поклонятся тебе все царства земные и все народы восславят тебя! Да будет имя твоё честно перед всеми народами, и люди на разных языках станут молиться за тебя. Утвердится твоё царство, которое не подвигнется во веки веков, но превознесется ещё выше, чем благословенный Ливан. Умножится слава державы твоей, и будешь ты благословен на престоле царства своего, станешь ты судить людей своих по правде, судом праведным.