Эммануил Флисфиш - Кантонисты

Живя в тесных территориальных границах, евреи подчинялись тому, что им было дозволено делать и не занимались тем, чем по закону евреям было запрещено заниматься. Евреи занимаются главным образом мелким торгом. Раньше торговля была сосредоточена почти исключительно в их руках, теперь же стали торговать и неевреи, вследствие чего возникла вражда между конкурентами. Приказ о выселении евреев из Киева (1827 г.) издан был именно по инициативе христианских купцов. Правительство упрекает евреев в том, что они так падки на мелкое торгашество и не занимаются земледелием. На это представители отвечали Монтефиоре, что правительство не разрешает евреям приобретать землю. Они даже не имеют права быть простыми земледельческими рабочими. «Если вам угодно, — заявили виленскому губернатору, в присутствии Монтефиоре те же представители, — мы мгновенно достанем вам 5 тысяч человек, готовых на какой угодно тяжелый труд, лишь бы иметь кусок хлеба».

Чтобы заняться земледелием евреи должны были переселиться в Новороссийский край и другие далекие по тому времени южные губернии. Переселенцы в пути массами погибали. Покупать же землю в местах своего жительства они не имели права. В городах свободной земли для занятия земледелием нет, а вне городской черты они не имеют права даже селиться.

Картина нищеты и бесправия евреев довершалась описанием произвола и продажности чиновников и необходимостью на каждом шагу задабривать и откупаться от них.

В царствование Николая I недовольными, ожесточенными были не передовые, не прогрессисты, а огромная масса отсталых евреев, в глазах которых этот период был сплошной цепью гонений и притеснений и тяжесть которых они чувствовали на каждом шагу. Сжавшись в своей скорлупе, русское еврейство было проникнуто одним желанием — остаться при своих старых традициях. На всякую перемену, даже если она таила в себе благие последствия, евреи, наученные горьким опытом, смотрели как на бедствие и старались избавиться от него. Суровые меры николаевского времени наложили на все печать уныния и страдания и эти чувства получили отражение в народном творчестве — в его песнях. Немногочисленная же еврейская интеллигенция была настроена лояльно к государственной власти и, в отличие от народного творчества, еврейские писатели того времени — Гинсбург, Левинзон, Мапу и другие проповедовали в своих сочинениях верность и любовь к существующей власти, прославляя заботливость правительства о благосостоянии евреев, о поднятии их культурного уровня.

Интеллигенция оценивала правительственную деятельность исключительно с точки зрения ее просветительных тенденций. Корреспондент немецкой газеты «Israelische Annalen» писал из России: «Наше правительство не упускает из виду ни одной стороны нашей жизни; оно одинаково заботится и о нашем просвещении и о нашем благополучии».

Передовые элементы не то, что не знали и не чувствовали бедствий своего народа. Наоборот, они это знали больше, чем масса, но причины бедствий они видели не вне, а внутри современного им еврейства: в крайней косности его, в суеверии, в отчуждении от окружающего мира. Еврейская молодежь совершенно не знала русского языка. Она была оторвана от производительного труда, от истинного знания. Правда, в этом была значительная доля вины суровых и всевластных раввинов, сковавших дух народа, не дававших ему свободно двигаться, преграждавших религиозными предписаниями и обрядностями пути к знаниям, к красоте и радостям жизни. Для борьбы с этим врагом прогрессисты были слишком слабы и малочисленны. Они обращались за помощью к внешней силе — к государственной власти, на нее возлагали они свои надежды, к ее представителям обращались они с проектами изменения еврейской жизни. Немногочисленная интеллигенция верила, что правительственная система реформ будет той силой, которая выведет евреев из темноты, в которой они жили. Власть выполняла предложения передовых евреев, но выполняла по-своему, в духе николаевской эпохи.

Итак, еврейская масса хотела одно, а интеллигенция - другое. Но истинное положение вещей понял и правду о том времени высказал в немногих словах в 1855 году не еврейский народ и не его передовые элементы, а русский человек — будущий министр — граф Валуев.

В своей статье он писал: «Везде преобладает у нас стремление сеять добро силою. Везде пренебрежение и нелюбовь к мысли, движущейся без особого на то приказания».

Вернемся, однако, к будущим кантонистам, шагающим по просторам России, к школам, в которых они будут воспитываться. После долгих месяцев лишений и страданий, пока продолжался тысячеверстовый поход, малыши, наконец, прибывали в школу. Прибывала половина. Не выдержав испытаний, они погибали в пути, и холмики могил, как вехи, указывали путь их следования. Но тяготы похода — это лишь незначительный этап великого мученичества. Положение становилось особенно мучительным и невыносимым на местах. Трагедия достигала своего апогея в стенах кантонистских школ, где дети стали полной собственностью школьного военного начальства. Культурный же уровень этого начальства, даже помимо его отношения к «проклятым жиденятам», был самый низкий. Это были грубые и жестокие пьяницы, которых военная среда выбросила из своих рядов.

...Вот в кантонистскую школу прибыла очередная партия мальчиков. Их немедленно изолировали, к ним не допускали еврейских солдат из здешних, загоняли в холодную комнату. Там они валялись на голом полу, стучали зубами от холода и плакали почти целые сутки. Наутро явится к ним начальник, за ним несут в мисках щи, кашу и хлеб, а заодно и пучки розог.

Начинался, примерно, такой разговор:

— Что это за мальчики? — спрашивает начальник.

— Жиды, — отвечает фельдфебель.

— Как жиды, — закричит тот, — откуда они взялись? Жиды Богом прокляты, они продали Христа.

Дети, конечно, перепугаются, а ему только этого и надо.

— Эй, ты, поди сюда, — позовет он кого-нибудь из мальчиков. — Кто ты — еврей? А, еврей, ну, хорошо. Я люблю евреев. Сам был евреем, крестился таким же маленьким как ты и вот теперь стал полковником. Видите, какие на мне эполеты? Из чистого золота. Креститесь, и вы будете полковниками и тоже будете носить золотые эполеты. — Желаешь креститься, а? — обращается он к одному из мальчиков.

Тот молчит.

— Выбирай любое: говори «желаю» и иди вон в угол обедать, или, если не хочешь — раздевайся, запорю.

Голод мучит, розги еще страшней, ну и отвечает «желаю», и идет в угол покушать. А кого ни страх, ни голод не берут, тех морят голодом, в гроб вгоняют. Крещеные мальчики нескоро усвоили молитвы, да и не отзывались на свои новые имена. Иной непонятливый не одну сотню розог получит, пока заучит свое русское имя.