Наталья Иртенина - Царь-гора

В комнату вошла мать, села на край дивана. Федор взял ее ладонь и положил себе на лоб.

— Мама, я уезжаю, — произнес он. — Ты дашь мне денег?

— Это неправда, что ты никому не нужен, — сказала она.

Он поцеловал ее руку.

— Но мне нужно уехать. Я не могу объяснить. Скажи, наш дед на Алтае еще жив?

Мать щелкнула его пальцем по голове.

— Не стыдно задавать такие вопросы? Папа жив-здоров, занимается какой-то коммерцией. И бабушка жива.

— Прабабка? — удивился Федор. — Сколько же ей лет?

— Сто первый пошел.

— А мне не придется менять ей подгузники и кормить с ложки? — озаботился Федор.

— Ничего, это пойдет тебе на пользу, — ответила мать. — Я дам тебе денег, — сказала она, уходя.

Федор, обрадованный таким исходом, стал искать старый походный рюкзак. Ехать на вокзал он собирался с утра. Потом он так же долго отыскивал завалившийся под стол пиликающий телефон и еще какое-то время раздумывал, отвечать ли, ведь все связи уже порваны и в прежнее возврата нет. Наконец он решил, что это могут быть бывшие работодатели и не нужно, чтобы они хватились его раньше времени.

Голос в трубке опять оказался незнакомый, хриплый, прокуренный, но явственно женский.

— Никуда ты не поедешь.

Федор похолодел, вообразив, что квартира прослушивается и бандиты держат его на крючке.

— Почему молчишь? — спросила трубка, выдохнув ему в ухо. — Страшно? Слишком пугливый.

Федору неожиданно отчетливо представилась медвежья косматая башка, разговаривающая по-человечески. Хотя у него не имелось никаких разумных оснований так думать, отделаться от этой липкой картины в голове никак не получалось.

— Я тебя найду, убью и освежую, — пообещал он твердым голосом, — а шкуру повешу на стену.

Он отключил телефон, вынул из него карту и выбросил в окно. Однако надеяться, что таким образом он избавится от оборотня, Федор не мог. На всякий случай он принес с кухни несколько головок чеснока и украсил ими комнату. Особенно хорошо защитил окно, рассыпав чеснок дольками. Хотя нелепее картины представить невозможно: оборотень с медвежьей башкой и в плаще, карабкающийся в окно на пятом этаже. Но Федора это не смутило. Если уж предполагать, что оборотни, рассуждал он, к тому же умеют водить машину и звонить по телефону, то кто в этом случае поручится, что досконально знает все их повадки? Тем более неизвестно, как это существо узнало о его планах. Мысль о прослушке квартиры Федор все же решил не принимать в рассмотрение. Отверг он и предположение о том, что на нем опробуют новый метод выбивания долгов его алмазные кредиторы. Такие люди работают без выдумки и не допускают неверных истолкований своих действий.

Ночь он провел беспокойную, в метаниях и тоске, при этом ни разу не проснувшись. Во сне он видел девку в буро-зеленом плаще с капюшоном. Голова у нее была человеческая, с длинными волосами, но в глазах светился звериный огонь. Она говорила Федору, чтобы он не ездил в Золотые горы, и смотрела не мигая, излучая ту самую смертельную тоску, в которой, как котенок, барахтался Федор. Напоследок она пообещала голосом цыганки-гадалки: «Поедешь в Золотые горы — судьбу потеряешь. А послушаешь меня, дам тебе судьбу завидную, долю счастливую».

Рано утром Федор отнес чеснок на кухню и отправился покупать билет на поезд до Барнаула. К самолетам он испытывал стойкую неприязнь.

Поезд отходил с Казанского вокзала в девять вечера. К этому времени Федор успел взять академический отпуск в университете, освободить съемную квартиру на Кутузовском проспекте и переговорить с несколькими людьми, от которых можно было ожидать посильной помощи. Однако все они на поверку оказались порядочной дрянью, о чем Федор прежде не догадывался, считая их хорошими друзьями.

На вокзале, возле вздыхающего поезда, его нашел старый приятель Гриша Вайнсток, обнял на прощание и сунул в руки толстую пачку денег. Неожиданное вспомоществование оказалось так кстати — денег, полученных от матери, хватило бы лишь на месяц, — что Федор расчувствовался. Они снова обнялись, обмениваясь подходящими к случаю репликами.

— Гриша! Друг ты мой! — восклицал Федор. — Как ты узнал?

— Прослышал, что ты покидаешь нас, и позвонил твоей маме. Немного логики, и вот я здесь. Твоя мама сильно огорчена, что ты поругался с твоим папой. Из этого я сделал вывод, что ты нуждаешься в моей помощи. Зачем ты поругался с твоим папой, если не имеешь своих средств?

Федор посмотрел в сторону окутанного вечерним туманом здания вокзала. На такой конкретный вопрос можно было ответить только очень расплывчато.

— Мне не нравятся разговоры о выборах в облдуму за ужином. У меня пропадает от этого аппетит. Я обязательно верну тебе деньги, Гриша, как только смогу.

— Что-то мне шепчет на ухо, что ты не скоро это сможешь, — посерьезнел Вайнсток. — Дела твои, как я слышал, швах.

— Ну, не так чтобы очень, — бодрился Федор. — Ты же не хоронить меня сюда пришел и деньги не на венки принес?

Они отошли в сторону, чтобы не путаться в ногах и чемоданах толпы.

— А там, куда ты едешь, — ответил вопросом на вопрос Вайнсток, — есть что-нибудь, кроме похороненных надежд России?

— Эх, Гриша, давай не будем об этом, — вздохнул Федор. — Но ты все-таки человек, Григорий. Что бы я без тебя делал?

— Что бы вы все без нас делали? — переформулировал Вайнсток. — Что бы эта страна делала без нас? Ты никогда об этом не задумывался?

— У тебя сегодня остро встал национальный вопрос? — кисло поинтересовался Федор.

— Он у меня всегда стоит в полный рост. Это дело принципа и моей гордости. Россию умом можем понять только мы, евреи. Но никто из вас не хочет этого признать.

— Видишь ли, Гриша, — осторожно сказал Федор, — вопрос можно поставить иначе: нужно ли России, чтобы ее понимали вашим умом?

— Ты шовинист, — рассердился Вайнсток. — Проклятый юдофоб. И как у такой замечательной мамы вырос такой черносотенец! Где бы сейчас вообще была эта нелепая страна, если бы мы не сделали в семнадцатом году вашу русскую революцию?

Федор пожал плечами. Разговор становился все менее приятным и более обременительным, учитывая ту пачку денег, что лежала у него в кармане. Его долг Вайнстоку возрастал в геометрической прогрессии.

— Тихо загнивала бы на оккультно-масонских дрожжах, — в тон Григорию ответил Федор. — А так благодаря вашей революции у нас теперь есть закваска мученичества и исповедничества. Многих это, знаешь, вдохновляет. Говорят, мучениками выложена дорога в рай.

Вайнсток усмехнулся и хлопнул его по плечу.

— Не будь таким циничным. Тебе еще жить здесь.

— Где это здесь?

— В вашем мученическом раю, — ответил Григорий. — Прощай, Федя. Не огорчай свою маму. Надеюсь там, куда ты едешь, ты поправишь свои дела.