Наталья Иртенина - Царь-гора

— Теперь мне все ясно, — торжественно провозгласил Федор с порога. — Беловодье — это тайная партизанская база в труднодоступных горах.

— Оригинально, — оценила Аглая, чуть опешив и забыв пригласить гостя в дом. — Такого еще не было.

— Это не моя мысль, — отверг лавры Федор. — Так думал полковник Шергин. Или примерно так… — Он на миг замолчал. — Но вообще-то, я полагаю, меня стоит впустить.

— Ох, — сказала Аглая и посторонилась. — Только не делай больше таких громких заявлений. Тетя приболела, и, если услышит, ей станет совсем худо. Она у меня впечатлительная.

— Понял. Буду делать заявления шепотом.

Федор расположился в старом-престаром кресле-качалке и, переполненный заявлениями, усиленно закачался. Аглая наскоро приготовила чай с алтайским кумысом. Осторожно понюхав кувшинчик с густым грязно-белым молоком, Федор поинтересовался:

— Лошадиное?

— Верблюжье.

Еще раз понюхав, он не решился рискнуть и отодвинул кувшинчик.

— Зря, — сказала Аглая. — Очень питательно. Ну, я слушаю тебя.

Федор принялся шептать, с чувством выкатив глаза:

— Я собираюсь идти в горы.

— Для чего? — насторожилась Аглая.

— Искать клад, оставленный там полковником.

— Очень интересно, — сказала она нисколько не заинтересованным тоном. — У тебя есть карта сокровищ?

— Есть. — Федор вытряхнул из-за пазухи мемуары прапорщика Чернова. — Вот она. Здесь все описано. Шергин искал Беловодье, то есть ту самую партизанскую базу…

— Легенда о Беловодье появилась лет на двести с гаком раньше, — перебила Аглая.

— Знаю, но Бернгарт мог просто использовать этот бренд для своего караван-сарая.

— Допустим. — Аглая шевельнула бровями, и в этом движении не было совершенно ничего допускающего. Федор, однако, был увлечен рассказом, чтобы замечать ее мимику.

— В полку, хотя это скорее было несколько рот, ходили разные мнения насчет конечной цели похода. Судя по всему, Шергин был очень скрытен. Это, конечно, сильно вредило ему и нагнетало атмосферу в отряде. Но здесь, — он постучал по книге, — упоминаются Беловодье и Белый Старец, который жил на высокой горе. Тебе это о чем-то говорит?

— Цагаан-Эбуген, монгольское божество? — Аглая пожала плечами. — Пока ни о чем.

— Может, и божество. Или не божество. Они ведь нашли эту гору, и Шергин с ротой солдат полез на нее. А там двое рядовых заблудились и наткнулись на Белого Старца. Один потом вернулся, а второго Старец оставил у себя. Больше того парня никто не видел. Но второй передал Шергину пару слов от «божества». После чего полковник пришел в сильное возбуждение, долго писал что-то и в результате оставил на горе свою шкатулку, с которой никогда не расставался. Что в ней было, кроме этого письма, неизвестно. Но Чернов видел, куда полковник ее спрятал, и подробно описал место. Как думаешь, зачем?

— Чтобы кто-нибудь когда-нибудь ее нашел.

— Точно. И этот кто-то — я. Письмо полковник писал мне.

— Почему ты так уверен?

— Чернов стал свидетелем гибели семьи полковника в Ярославле. Он был уверен, что убили всех. А в тот день на горе Шергин, как безумный, твердил про своего потомка. Сказал, что получил обетование о потомке. — Федор умолк, глядя в стену остановившимися глазами. — Вот и решай — божество сей Белый Старец или кто.

— Или где, — сказала Аглая. — Как ты собираешься искать эту гору?

— Найду. Туземцы так и называли ее — гора Белого Старца. Может, и сейчас кто-нибудь из них знает.

Федор вопросительно посмотрел на девушку.

— Ладно, поспрашиваю, — согласилась она. — А в книжке написано, как он погиб?

— Написано. Но мне не все ясно. Это только внешняя сторона дела. А мне нужны показания главного свидетеля.

— Старик Плеснев мертв, — напомнила Аглая.

— Не его. — Федор мотнул головой. — Полковника Шергина.

Освободившись от заявлений, он допил чай и расслабился. Теперь можно было перейти к другим вопросам. Он сосредоточил во взгляде всю нежность, на какую был способен, и постарался, чтобы это было заметно.

— Что ты так страдальчески смотришь? — спросила Аглая, отведя глаза, и стала зачем-то переставлять на столе чашки.

Федор немедленно сменил нежность на решительность.

— Послушай, я понимаю, когда я только явился сюда к вам, ты воспринимала меня, и, наверное, справедливо, как некую эманацию городского хаоса. Этакого столичного ковбоя, который сбежал в деревню, потому что ему вздумалось вообразить себя лишним человеком. Вот, ты улыбаешься, значит, так все и было. Но кое-что изменилось. Я ведь почти три месяца тут живу. И ваши сельские натурфилософские эманации на меня тоже действуют. Поверьте, Аглая… пардон, забылся… Поверь, я стал другим. Я, можно сказать, возродился здесь душой к новой жизни и…

Аглая прыснула, закрывшись ладонью, и все красноречие Федора как рукой сняло.

— Что? — с глупым видом спросил он.

— А кто в Бийске хвастал красивой жизнью и сорил деньгами? — тихо смеялась она.

Федор помрачнел и долго не находил слов. Потом встал, ушел к окну и сказал:

— В сущности, это не более чем сублимация подавленных желаний. Но теперь я понимаю, какой же я дурак. Как пошло и скудоумно вел себя. Это оттого, что я совсем потерял голову. — Он порывисто вернулся к столу. — Я сейчас задам тебе прямой вопрос и хочу услышать на него прямой ответ…

— Ты хочешь знать, пойду ли я с тобой в горы? — опередила его Аглая. — Разумеется, да.

Федор вскочил, схватившись за голову, и зашагал по комнате.

— Нет, это невозможно! — отчаянно произнес он. — Эта женщина сведет меня с ума!

Он остановился, задумчиво глядя на нее.

— Кажется, я никогда не смогу раскусить тебя. Но, черт побери, мне это нравится. Сам не знаю почему.

— Я же не сахар, чтобы меня раскусывать, — с усмешкой сказала Аглая.

— Это я уже понял, — проворчал Федор.

Степь выгорела на солнце до рыжины — у нее стал портиться нрав, и все чаще вокруг Усть-Чегеня перекатывались темные клубки пыльных бурь. Только флегматичным верблюдам было хорошо — вся остальная живность, не исключая людей, стремилась в горы. Из-за нашествия туристов Федор на время потерял Аглаю и от тоски начал выдумывать разнообразные причины для ревности. Прождав неделю и окончательно разочаровавшись в женской последовательности, он отправился на поиски единственного знакомого алтайца — желтолицего Бельмондо. Полдня Федор ходил по степи, высматривая горбатые кочки на фоне дымчато-синих гор — верблюжье стадо. Наконец, умаявшись и возжаждав, догадался повернуть к стойбищу. Там и наткнулся на обоих — бездельничающих и весело болтающих на туземном языке. Аглая была в том самом платье, которое купил в Бийске Федор, насилу уговорив ее не сопротивляться подарку.