Наталья Иртенина - Царь-гора

— Я тоже, — пробормотал Федор, ощущая себя умственно неполноценным. — Я тоже не люблю недосказанностей… Хотя мы говорим немного о разном.

Потирая горящую скулу, он подумал, что незавершенность в отношениях между мужчиной и женщиной может быть намного невыносимее всего остального. Особенно если прежде, в другой жизни, завершенность подразумевалась в самом начале отношений и не было никаких недомолвок, все происходило легко и необременительно. А здесь не только другая жизнь, но и как будто другой мир. Самым странным было то, что Федор не мог решить, лучше он или хуже, стоит ли научиться понимать его или нет.

…Сартынга бежала шумным потоком, стиснутым высокими скалистыми берегами, редко поросшими лиственницей. Красноватого цвета река спускалась с гор далеко впереди и катила навстречу путникам вдоль хребта. Красно-кирпичным оттенком щеголяли и скалы, обнаженные горные породы ниже границы снегов заливались на солнце легким румянцем.

— Киноварь, — объяснила Аглая. — Ртутная руда. Здесь ее много.

— Эти горы просто напичканы символизмом хаотического, революционного, — сказал Федор. — Представляю, какие занимательные мысли могли возникнуть у полковника Шергина, когда он шел в Беловодье через красные горы.

— Хаотического? — удивленно переспросила Аглая. — Никогда бы не подумала.

— Горы сами по себе — взбунтовавшийся хаос земли.

— Нет. Горы — это молитва земли к небу, — возразила она. — Кого горы манят на самый верх, тот слышит эту молитву и присоединяет к ней свою. Каждым своим шагом к вершине он молится о том, чтобы выдержать испытание. Чтобы не оказаться недостойным той чистоты, которая там.

Аглая показала рукой на снежные зубцы гор.

— Однако я уже чувствую себя недостойным, — удрученно сказал Федор. — После такого вступления ничего другого не остается.

— Ничего другого и не нужно. Если ты будешь чувствовать себя достойным, то никогда не поднимешься туда… Тебе известно, как выглядит та гора?

— Думаю, смогу узнать. Прапорщик Чернов довольно живо описал ее.

— На что она похожа?

Федор помедлил мгновение.

— На коронационные торжества Российской империи.

Но когда он увидел ее, то не сразу смог догадаться, что это она. В лучах падающего вечернего солнца гора полыхнула ярко-красным цветом, а снега на макушке заиграли розовым и бирюзовым. Ближе и дальше нее вершины горбились, уступая в росте, и казались блеклыми отражениями. Федор утомленно скользнул по ней взглядом и снова погрузился в свои мысли. Гора тем временем, пока сходило солнце, закуталась в пурпурно-лиловую мантию, расшитую серебром.

— Смотри, какая красота, — позвала Аглая.

Федор рассеянно покивал и предложил устраиваться на ночевку. Гора впереди взбила вокруг себя перину облаков и медленно скрылась из глаз. Ночью над ней висел круглый белый месяц, а Федору не спалось — мерещились движущиеся тени, шепот и тревожное щелканье, похожее на резкие звуки бича.

На рассвете он вылез из спальника, обошел кругом место ночлега, ничего не обнаружил. Затем разжег костер, чтобы согреться, сел и посмотрел на горы.

Теперь он узнал ее, будто с глаз упала пелена. В свежести раннего утра гора сияла бело-голубым сверху и изумрудным ниже. Федор окликнул Аглаю. Он позвал ее тихо, но она услышала и проснулась.

— Вот она — Царь-гора, — сказал он.

Какое-то время они смотрели молча, затем Аглая промолвила:

— Там живет Белый Старец.

— Он сидит у входа в свою пещеру под толстым и старым деревом, — добавил Федор, — и время от времени прикасается к своему посоху, чтобы продлить себе жизнь.

— Но не исключено, что этот седой реликт давно окаменел, — добавил он через минуту.

— Нет, — покачала головой Аглая. — Я слышала ночью шепот.

— Я тоже слышал. Думаешь, Белый Старец развешивал вокруг нас свои чародейские наговоры?

— Вовсе не думаю так, — нахмурилась Аглая. — Это духи гор. Им не нравится, что мы здесь. Они не хотят пускать нас дальше. Не хотят, чтобы мы увидели Белого Старца. Значит, он там.

— Прелестный силлогизм, — со вздохом произнес Федор, поднимаясь. — Нам надо идти. Если они встретятся нам по дороге, можешь не бояться — я поговорю с ними, и они поймут всю глупость своего поведения.

— Ты совсем не изменился, — с легким недоумением сказала она.

— С тех пор как мы ушли в горы? — уточнил Федор.

— С тех пор как приезжал сюда пятнадцать лет назад. Не сомневаюсь, что если ты сейчас увидишь горелую березу, ринешься к ней, как тогда.

— Это похвала или наоборот?

— Ни то, ни другое. — Аглая встала и звонко добавила: — Но если что-нибудь в этом роде нам встретится по дороге, можешь не бояться. Пока я с тобой, ты в безопасности.

Федор рассмеялся.

— Иными словами, мы два сапога пара. Ну так вперед, дружище-сапог.

Однако помех на пути не встретилось. Очевидно, духи шарахались от них, освобождая дорогу. Далеко за полдень гора нависла над ними, как Гулливер над лилипутами. Понизу ее опоясывали лиственничные перелески, между которыми попадались светлые березовые рощицы, похожие на девичий хоровод. Аглае рощицы очень понравились. Она спешилась и ласково обнимала тонкие белые стволы, гладила их, прижималась лицом, что-то тихо говорила и загадочно улыбалась.

— Нашла родственные души, Белая Береза? — ревниво спросил Федор, не выдержав соблазнительного зрелища.

— Нашла. Разве ты не видишь?

— Чего я не вижу? — проворчал Федор. — Я все хорошо вижу. Прекрати наконец миловаться с этими деревяшками. Для таких дел и я вполне сгожусь.

— Этим березам не больше десяти-пятнадцати лет, — счастливым голосом сказала Аглая, будто не слыша его.

— Это не причина, чтобы сходить с ума. — Федор задумался. — Что ты хотела этим сказать?

— Помнишь, я говорила, что в наших краях перестала расти береза?

— Ботанический курьез. Не стоит принимать так близко к сердцу.

— Курьез — то, что говоришь ты. Эти березы… это… как если бы… — Она не могла найти слов.

— Я примерно понял, — помог ей Федор. — Это как если бы ты сейчас сказала мне «да» и так же ласково прижалась лицом к моему плечу. Верно?

— Приблизительно, — слегка кивнула она. — Зачем ты притворяешься, если все понимаешь? Зачем таскаешь за собой всюду своего черного человека?..

— Я хочу затащить его на гору и сбросить в пропасть, — то ли пошутил, то ли серьезно сказал Федор.

Задолго до сумерек они оставили лес внизу. Дальше вверх поднимались неровные увядающие луга. Красные скалы вспарывали их, вылезая из земли наружу, и чем выше, тем больше пространства отвоевывали. Федора посетила меланхолическая печаль, которая наложила на его лицо резкие складки тени и сделала похожим на высеченное из камня. Он ощущал, что внутри него что-то происходит, что-то затвердевает, принимая некую форму с царапающими острыми углами. Будто кто-то водрузил там большую гранитную глыбу, и нужно приниматься за работу, стесывая с нее все лишнее, чтобы в конце концов получилось нечто скульптурно-изящное. Но при всем том Федора не покидало чувство, что замысел этой скульптуры принадлежит кому-то другому, а ему остается до поры неизвестен.