Наталья Иртенина - Царь-гора

Аборигены подняли вопль до небес, оттащили бабу и оттеснили подальше шамана. Один повернулся к чужакам и, ударяя себя в грудь, быстро и гневно стал говорить.

— Переводи, — потребовал Шергин.

— Чего там… — махнул рукой Вогуличев. — Ругается, одно слово… А! Говорит, эта баба — жена ихнего великого шамана Ундагатуя, и нам теперь несдобровать. Духи за нее отомстят, скоро и страшно.

— Скажи ему, — медленно и, едва сдерживаясь, произнес Шергин, — скажи ему, что мы в расчете. У нас мертвец и у них. Духи должны быть довольны.

Затем, плюнув в сердцах, крикнул:

— Всем разойтись. Никаких самосудов. Тому, кто нарушит приказ, лично оторву голову. — И, уходя, бросил через плечо: — Прапорщик Овцын, распорядитесь насчет могилы для доктора. — Потом добавил: — Черти!

…Заснуть не давали туземцы. Они долго колобродили по стойбищу и то кричали, то принимались отбивать глухой ритм и тоскливо подвывать: видимо, обряжали покойницу. Когда небо над горами стало бледным, Шергин смежил веки. Но тут же его разбудили новые вопли.

Рассвет успел надвинуться вплотную, и в серо-лиловой заре четко был виден быстро уходящий от стойбища солдат. За ним вприпрыжку бежал туземец, махал руками и пронзительно ругался.

— Эй! — гаркнул Шергин.

Солдат остановился как вкопанный и при виде полковника заробел. Туземец налетел на него, вцепился в шинель и стал яростно дергать.

— Поди-ка сюда.

Рядовой подтрусил, невольно таща за собой туземца, и встал навытяжку. Шергин велел Ваське, лупившему со сна глаза, разыскать Вогуличева.

— Фамилия?

— Рядовой Кукушкин, вашскородь, — доложил струхнувший солдат.

— Что делал в стойбище?

— Ну, эта… думал продовольствием разжиться, — стеснительно ответил Кукушкин.

Подоспел Вогуличев, на ходу застегиваясь. Вникнув в суть претензий туземца, он ухмыльнулся.

— А что ж ты, Кукушка, на лежанке у бабы евойной шарил? Ай чего послаще искал?

— Так, — произнес Шергин, темнея лицом и подходя к рядовому Кукушкину. Тот совсем сник и уткнул глаза в землю.

В следующую секунду рядового свалил оземь сокрушительный удар. Туземца, не успевшего отцепиться, тоже снесло.

Встряхнув руку, Шергин сказал:

— Повесить бы тебя за разбой среди населения, да не могу — каждая душа теперь на счету.

— Дикари же, вашскородь, — проскулил Кукушкин, выплевывая зуб. — Нехристи поганые…

— Дур-рак, — процедил Шергин. — День-то какой сегодня, помнишь?

Кукушкин тупо заморгал, и полковник повернулся к Вогуличеву:

— Ты?

— Не могу знать, вашскородь, — выкатил тот по-уставному глаза.

— Ну и кто здесь, получается, нехристь? — с досадой спросил Шергин.

— Вербное ж нынче, — ахнул Васька. — Вчерась Лазарь воскрешался, а нынче осанна.

Туземец на четвереньках улепетывал к стойбищу.

День начинался скверно. После того как закопали в землю доктора, Шергин с пятью солдатами направился к юртам. Туземцы не хотели отдавать припасы, но их заставили поделиться. Из земляного «погреба» были извлечены разделанные куски мяса двух аргали — горных баранов и половины лося. Солдаты, подвесив узлы с мясом на палки, ушли. Шергин задержался.

— Духи наслали кару на меня, — сказал шаман, зло глядя, — моя жена отправилась по подземной реке. Тебя и твоих людей духи тоже покарают. Сегодня я опять буду разговаривать с ними. Я позову духа гор, духа медведя, и он убьет вас.

— Переведи ему, — велел Шергин, — смерть не страшна тому, кто давно умер.

Вогуличев нагнал его возле лагеря.

— А всех-то медведь не убьет, пожалуй? Больно уж распетушился колдун ихний. Может, того его?.. Чтоб не разводил возмутительную пропаганду средь населения?

— Не зли меня, Вогуличев, — попросил Шергин.

— Понял… — сказал тот и вздохнул. — Осанна нынче, значит.

По приметам, которые дал шаман, шли еще два дня, а к вечеру вторых суток по отряду расползлось восхищенное: «Царь-гора!»

Окрестил ее этим именем Васька, разинувший рот при виде порфирных в закатном сиянии склонов и горящей алмазами округлой двухдольной вершины, отдаленно похожей на императорскую корону.

Наутро Шергин собрал офицеров и сообщил план: идти на гору с сотней солдат. Остальные под началом штабс-капитана Гусейнова должны по перевалу выйти на другую сторону хребта, в Чуйскую степь, и там ждать. Шергин припечатывал свои слова щелчками пальца по карте, изобиловавшей, правда, белыми пятнами. Первопроходцы не баловали здешние края вниманием — думали, наверное, что Чихачев ничего им тут не оставил с середины прошлого века.

— Вопросы, предложения есть?

— Есть, — угрюмо произнес ротмистр Плеснев. — Почему штабс-капитан Гусейнов? Разве нет старших его по званию?

— Если вы имеете в виду себя, ротмистр, — ответил Шергин, — то вам оказана другая честь. Вы идете со мной. Надеюсь, у вас нет возражений?

Плеснев пробормотал нечто невнятное, и разговор перешел на обсуждение географических деталей.

Но в конце повисло гнетущее молчание, разрешившееся витиеватым рассуждением:

— Господин полковник, вы держите нас в неведении уже который месяц. Все мы, здесь собравшиеся, кроме вас, испытываем сильные сомнения относительно этого нелепого, простите, похода в горную глушь. У нас, что вполне естественно, закрадываются сомнения. Война полыхает где-то там, в России, а здесь мы преследуем каких-то призраков и покоряем горы. Простите, но это смешно, если не сказать хуже.

Высказавшись таким образом, поручик Недеев вскинул голову, демонстрируя орлиный профиль, раздул ноздри и окинул взором остальных офицеров, продолжавших гнетуще молчать.

Шергин тоже посмотрел — сначала на сидевших по одну сторону, затем по другую. Никто не отводил глаз, только прапорщик Чернов смущенно потупился.

— Что же, вижу единодушие, — промолвил Шергин. — И вот что я вам отвечу, господа офицеры. Война полыхает не где-то там, а именно здесь — для каждого из нас, для каждого из солдат… Преследуем призраков и покоряем горы? А вот тут вы правы, поручик, хотя сами, верно, не понимаете собственных слов. Любая война начинается с призраков… а заканчивается покорением горы. Впрочем, не буду утомлять вас философией. Я прошу только одного: веры… Поверьте мне. Я убежден: все разрешится в ближайшее время.

Он опустил голову, устало провел рукой по лицу, замолчал. Офицеры переглядывались, недоуменно пожимали плечами, кто-то скептично шевелил усами.

— Все, разговоры окончены. — Шергин овладел собой. — Выступаем через час.

Царь-гора была высока и тучна. По ней гирляндами вились ручьи, иногда срывавшиеся разноцветными от примесей водопадами. В тайге деловито сновали выползшие из зимних квартир бурундуки, рыли прошлогоднюю мокрую прель косули и насвистывали счастливые кедровки. Весна выдалась теплой и паркой, а в горах ранней, хотя по ночам по-прежнему обдавала морозом.