Николай Амосов - ППГ-2266 или Записки полевого хирурга

Так прекратил свое существование ППГ-2266.

Со многими мы с Лидой встречались после демобилизации. Анна Васильевна и сейчас работает в нашей клинике. С Быковой дружили в Брянске до самой ее смерти. Многие годы заезжали к Зиночке в Москву и виделись с Аней Сучковой. Лидию Яковлевну встречал в Лениграде, когда приезжал с лекциями. Заезжал в Череповец и видел Тамару. Татьяна Ивановна вернулась из ссылки в начале шестидесятых. По-разному у девушек сложилась судьба... Канский — как в воду канул. Майора мне видеть не хотелось.

Вот так.

Наверное, нужно что-то сказать в заключение?

Когда переписывал свои записки, все время оценивал и свою работу, и товарищей, думал о народе, о войне, хирургии. Думалось, что нужно эти сегодняшние мысли записать.

Море страданий человеческих... Почти 50 тысяч раненых, большинство — лежачих, тяжелых. Свыше тысячи умерли. Это только в нашем маленьком ППГ на конной тяге, рассчитанном на двести коек, с пятью врачами...

Какие они были молодцы, наши раненые! Мужественные, терпеливые — настоящие герои! Но сами о себе, о своих подвигах они рассказывают просто, как о чем-то будничном.

Вот какие свои записки, писанные в Эльбинге в мае 45-го, нашел я среди черновиков научных работ.

«Да, о героизме. Какой героизм можно увидеть в полевом госпитале? Немец нас не окружал, в атаку наши санитары и выздоравливающие не ходили... И даже странно сказать — я мало слышал рассказов о героических подвигах. «Приказали... поднялись... пошли... он строчит... мы идем... он побег... вскочили в его окопы...» А чаще даже не так. «Лейтенант кричит: «Вставай! Пошли!» — а он строчит... головы не поднять... лежим, не глядим на лейтенанта... Тут он опять: «Вставай!..» Пистолет вытащил. Что он сделает пистолетом? Но тут он стал вылезать из окопа: «Ну, и черт с вами!.. Валяйтесь тут, а я пойду...» Пришлось вылезать и нам... Побежали, потом залегли... Лейтенант опять поднялся вперед... Тут его убили, а нам вроде стыдно стало, старшина нас повел... Так и добежали до их окопов... Тут в меня один фриц выстрелил. Хорошо, что не убил.»

О таких лейтенантах я слыхал не раз... Но сами они про это не рассказывали, если и доходили до нас. Они рассказывали иначе:

«Капитан звонит: «Поднимай своих!..» А мои все лежат в окопчиках, головы не поднимают, стреляют изредка в белый свет. Немец бьет из пулеметов сплошь. Где же их поднять?.. Звоню: «Александр Иванович, не поднять мне... подави вон те точки...» А капитан в ответ только материт: «Приказ!» Что будешь делать? Приказ! Думаю, хотя бы на минуту перестал стрелять! Хотя бы продвинуться вперед метров на сто, на двести... Нет, не перестает.

Кричу своим:

«Вперед! За Родину! За Сталина!»

Побежал вперед, и что вы думаете? Поднялись — один, другой... побежали. Ну, думаю, теперь только бы подальше пробежать, пока не стукнут. Бегу что есть духу, на них не оглядываюсь, слышу, что топают недалеко... кричат... прорывается через шум «Ура!». Думаю: «Добегите, миленькие!» Так нет... не добежали! Оглянулся — падают... или ложатся... Вижу — оторвусь без толку. Махнул им: «Ложись!» Потом еще раз... вроде поднимал. Но второй раз не повезло. Поднялся, побежал и... к-а-к он дал... упал и сознание потерял, потом очнулся скоро и даже облегчение почувствовал: «Вот и все, мамочка...» Но видите — ожил... не бросили меня мои...»

За всю войну мне не довелось быть свидетелем броских, эффектных, героических поступков, кроме того отчаянного летчика в октябре 41-го в Сухиничах. Но я видел другой, повседневный, ежечасный героизм, видел массовое мужество. Уж чего-чего, а этого насмотрелся. Нужно мужество, чтобы переносить страдания.

Страдания: физическая боль — острая, когда снимают повязку, когда распирает бедро, пораженное газовой флегмоной. Когда трется гипс о пролежень на крестце. Когда месяцами болит голова после проникающего ранения черепа. Голод и жажда челюстного раненого, с развороченным ртом, не глотающего, которого не могут накормить, пока не привезут к специалистам. Хроническое голодание раненых в кишечник. Страдания: холод, отсутствие постели, неудобное положение в гипсе... Сколько из них плакало и кричало в палатках, при перевязках и наших хирургических процедурах? Единицы... Кто из них просил себе частного, отдельного снисхождения или льготы по тяжести ранения или по чину? Единицы.

А мужество принятия решения? «Нужно отнять ногу...» «Нужно сделать резекцию сустава... Да, нога гнуться не будет...» «Нужно делать операцию при аневризме... Да, опасность умереть велика».

Если он может принимать такие решения — то может решать и в бою.

Да. Героический наш народ. Мужественный, терпеливый, стойкий. Это не просто дисциплина. Это величие духа.

Низкий поклон им, всем раненым, которые прошли через наш ППГ, через все госпитали.

Лапаратомия — разрез брюшной полости

Газовая гангрена, газовая флегмона — быстро распространяющееся, вплоть до смертельного исхода, воспаление тканей в окружности раны, вызываемое анаэробными бактериями.

БМП — батальонный пункт медпомощи, ППМ — полковой пункт медпомощи. ДМП — дивизионный пункт медпомощи, ДГ — дивизионный госпиталь. ГЛР — госпиталь для легкораненых.

Анаэробы — микроорганизмы, развивающиеся без доступа кислорода.

Иммобилизация — обеспечение неподвижности раненой конечности с помощью различных шин или гипса.

Шина Дитерйхса — транспортная шина для иммобилизации переломов бедра и крупных суставов, состоящая из двух деревянных планок, одна из которых идет от подмышки до стопы.

Гемоторакс — накопление крови в полости плевры — между легким и грудной стенкой — в результате ранения легкого.

Пневмоторакс — скопление в полости плевры воздуха, выходящего из поврежденного легкого и сдавливающего его.

Гемостаз — остановка кровотечения во время операции.

Шина Крамера — транспортная проволочная шина для иммобилизации плеча, предплечья, голени.

«Пятачок» — нерадикальная обработка раны, иссечение небольшого участка только кожи.

ЦУГ-аппарат — специальный аппарат, позволяющий фиксировать таз и конечности и производить вытяжение сломанной кости перед гипсованием.