Эндрю Миллер - Жажда боли

Что ему следует предпринять? Убить Джеймса? Убить обоих? Он бы за такое повесил, но какой в этом смысл? Больше всего он боится, что не выдержит главного испытания своей жизни. Предаст самого себя. Агнессу. Всех прочих. Ему чудится шепот: «Возьми шпагу, Манроу!», но его руки и ноги словно налиты свинцом, а кровь уже не так резво течет по жилам. Как хорошо просто спать в своем любимом кресле в кабинете с опущенными шторами и одной-единственной свечой. Где-то далеко звенят колокольчики, слышны шаги. Спать все утро, спать завтра и послезавтра. Спать без конца.

Хлопает дверь. Поднявшись, он подходит к окну и видит их удаляющиеся спины. Что там сегодня? Очередной бал, благотворительный концерт, прогулка у реки? Он поднимается в свою комнату, бессмысленно стоит минуту-другую, потом придирчиво выбирает костюм, переодевается и вновь возвращается в кабинет. На часах половина девятого. Чаудер сидит на полу и глядит на него черными просящими глазами. «Хорошая собачка», — говорит Манроу, наливает себе последнюю рюмку и прислушивается снова и снова, пока они вовсе не лишаются смысла, к тем словам, которые звучат у него в голове, словам, которые ему предстоит сказать.

Джеймс и Агнесса отправились в театр на Орчард-стрит. От Оранж-Гроув идти совсем недалеко, и нет нужды брать новую коляску. В театре многолюдно и шумно. Мохнатый плюш, желтые грибочки света на зажженных люстрах. Пришедшие окликают знакомых, господа предлагают друг другу табаку, дамы с набеленными лицами взирают вокруг, поглаживая взятые напрокат бриллианты и легонько постукивая веерами. В воздухе витает ощущение ужасной скуки, словно ничто в мире не может выйти за рамки общепринятой нормы, светского поведения, предсказуемых поворотов интриги. Нет ни вызова, ни противостояния.

Джеймс с Агнессой усаживаются в ложу. Она кормит его цукатами и по ходу представления спрашивает, почему такой-то герой сделал то-то и то-то, не мистер ли Льюис сидит внизу и не находит ли он, что актриса в красном в высшей степени безобразна. Может, он съест еще одну черносливку?

Пьеса нисколько не интересует Джеймса. Он смутно воспринимает персонажей, резвящихся среди намалеванных деревьев, чьи-то голоса, смех и шиканье публики. Стычка, примирение. Песня. Шутка по поводу городского совета. Шутка по поводу Уилкса. Еще песня. Возлюбленные умирают, затем оживают. Кто-то кого-то узнал. С колосников, сидя на облаке, спускается человек и бросает в зрителей бумажные цветы. Все хлопают как сумасшедшие и стучат ногами так, что весь театр сотрясается. Как все бессмысленно. По-детски глупо. Что может здесь нравиться?

Они ужинают неподалеку жареной рыбой и вареной бараниной, приправленной соусом с каперсами, и идут назад сквозь влажную прохладу к Оранж-Гроув. Джеймс устал. Утром ему предстоит ампутировать у женщины ногу, потом сделать полдюжины прививок и наконец поехать в Маршфилд осмотреть фермера, чье ружье выстрелило владельцу прямо в лицо. Агнесса что-то щебечет о саде, шляпке, подруге, о происшествии на прошлой неделе, которое ее поразило или не поразило, а может, расстроило или рассмешило. В дом их впускает служанка Дина, которая смотрит на них как-то странно.

Открывается дверь в кабинет, и в проеме появляется Манроу. Он одет так, словно ожидает знатного посетителя. Он не похож на шута или рогоносца.

— На два слова, Джеймс.

— Уверен, что это можно отложить до утра.

— Нет, сударь, нельзя.

Джеймс уже ступил на первую ступеньку лестницы. Ему всегда было так просто не замечать Манроу. Но не теперь. Он поворачивается. Между ним и Манроу, сжав в кулаке свечу, стоит служанка.

Агнесса застывает в тени у входной двери.

— Роберт? — шепчет она.

— Доброй ночи, Агнесса, — произносит Манроу.

— Прошу вас, говорите короче, сударь.

Отступив, Манроу пропускает Джеймса в кабинет и притворяет дверь. Агнесса смотрит на дверь, потом на Дину. Та принимается плакать.

Давно не был Джеймс в кабинете. Уже несколько месяцев Манроу не разрешает слугам сюда заходить, боится, как бы они не нарушили хрупкий беспорядок его бумаг. Рядом с разнообразными стульями и креслами сложены стопки книг, а под стульями свет выхватывает забытые рюмки, пустые бутылки. На письменном столе лежат изрядно перепачканные чернилами листы бумаги. У подноса с песком — очки, в которых не хватает одной линзы.

— Я предложил бы вам сесть, Джеймс, но, боюсь, этот разговор лучше вести стоя.

— К делу, сударь.

Манроу глубоко вздыхает:

— К делу так к делу. Все дело в том, сэр, что вы оскорбили меня. Злоупотребили моим расположением. В моем же доме. Вот уже несколько лет. Я знаю, в этом виноваты не вы один. Часть вины лежит как на мне, так и на моей супруге. Вы сильный, мы же люди слабые, что весьма прискорбно. Я заслужил ваше презрение. Знаю, вы не терпите длинных речей. Вы человек действия. Замечательный человек в своем роде, да… и прекрасный хирург…

— К делу, сударь!

Манроу вспотел. На кафтане под мышками появились темные разводы, похожие на очертания континентов с географической карты.

— Ваши бесчинства в моем доме закончены, Джеймс. Вы дадите мне удовлетворение как можно скорее. А пока уезжайте отсюда. Завтра утром к вам придет мой секундант. Думаю, вы не в первый раз участвуете в подобного рода делах, так что порядок вам известен. Это все.

Поклонившись, Джеймс говорит:

— Вы будете удобной мишенью, мистер Манроу. Желаю вам доброй ночи.

В сумерках на следующий день Джеймс возвращается из Маршфилда. Фермер умер. Повернув к Гранд-Пэрэйд, он замечает мистера Осборна, стоящего у перил лестницы, и подъезжает к нему. Осборн, сухо поздоровавшись, говорит:

— Я не смог переубедить его. Однако извинения и обещания никогда не видеться с миссис Манроу, возможно, будет достаточно.

— Я получил вызов, сэр. Стану я видеться с миссис Манроу или нет, не имеет до этого никакого касательства.

— Если вы убьете его, Дайер, вас арестуют. Одумайтесь. История эта закончилась. Вы молоды, можете куда-нибудь уехать и жить в довольстве и достатке. Чего не скажешь о Манроу. Вы не оставили ему путей к отступлению.

— Он избрал вас своим секундантом?

— По чести, я не мог ему отказать.

— Значит, это дело чести, не так ли?

— Именно так.

— Стало быть, вы пришли сообщить мне, где и когда его честь требует удовлетворения.

— Лэнсдаун. Вверх по дороге на вершину холма. Я буду ждать вас там. Завтра в шесть часов утра. Если один из противников будет смертельно ранен, другому предоставляется день, чтобы скрыться из города.

— Чем мы должны убивать друг друга?

— Я принесу пару пистолетов.

— И зарядите в моем присутствии.

— Несомненно.

— В таком случае нам больше нечего сказать друг другу.