Александр Ахматов - Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

Умолять этого зверя было бесполезно.

Она вдруг вспомнила о деньгах, полученных от Мемнона. Их оставалось еще пятнадцать денариев.

«Откупиться!» — сверкнуло у нее в голове.

Она ухватилась за эту спасительную мысль.

Все дальнейшее осталось в ее памяти, как тягостный сон.

С кошельком под туникой Ювентина пошла на Квиринал.

У ворот школы она увидела с десяток стражников и болтавшего с ними управителя Пацидейана.

Этому ничего не нужно было объяснять. Он только лениво спросил:

— К кому идешь?

Получив ответ, Пацидейан приказал рабу сбегать и разыскать марруцина, чтобы сообщить ему «приятную новость».

Сопровождаемая хохотом стражников, Ювентина торопливо прошла через двор школы, где гладиаторы, разбитые на отдельные группы по тридцать-сорок человек, упражнялись под руководством своих ланист-преподавателей, к длинным рядам эргастулов с двускатными черепичными крышами.

В самом дальнем из них, у самого крепостного вала, находилось крошечное помещение, вернее, камера, предназначенная для свиданий гладиаторов с рабынями-наложницами (Береника однажды приводила туда Ювентину, чтобы прибрать эту гадкую каморку со стенами, испещренными неприличными рисунками и непристойными надписями).

У входа в эргастул Ювентина, томимая недобрыми предчувствиями, дождалась марруцина и, протянув ему кошелек, сказала:

— Вот деньги. Отпусти меня, Скатон.

Тот взял у нее кошелек, высыпал монеты на ладонь и присвистнул — на эти пятнадцать денариев можно было не один день пользоваться услугами уличных «квадрантарий» [304], которые по вечерам постоянно толпились у ворот школы.

Марруцин не спеша ссыпал монеты обратно в кошелек, спрятал его в свой пояс, после чего, взяв Ювентину за плечи, подтолкнул ее к двери эргастула.

— Пошла вперед! — грубо сказал он.

Ювентина отпрянула от него с криком гнева и отчаяния:

— Ты же взял деньги!

Лицо бывшего разбойника злобно исказилось.

— Замолчи, шлюха! — крикнул он и, шагнув к ней, снова попытался схватить ее, но Ювентина увернулась и бросилась в проход между двумя соседними эргастулами.

Проход был узким — она с трудом протиснулась через него. Скатон же, огромный телом, застрял в нем, не сделав и двух шагов.

Вслед ей неслись его ругань и проклятия.

Она не помнила, как добежала до ворот школы.

Пожилой стражник, открывая ей калитку, весело спросил:

— Что так скоро, красотка?

Ювентина оказалась в ужасном положении.

Она знала, что ей не избежать розог. В доме Аврелия рабов секли часто, применяя для этого розги, предварительно вымоченные в соляном растворе. Ланиста таким способом наказывал и рабов, и рабынь за самые пустячные провинности.

Береника, когда Ювентина вернулась в дом, выслушала плачущую подругу обо всем случившемся и схватилась за голову.

— Что ты наделала, несчастная, что ты наделала! — в ужасе повторяла она. — Ведь господин прибьет тебя за это! Или ты до сих пор не поняла, что он всех нас, баб, держит у себя лишь для того, чтобы мы ублажали его гладиаторов?..

О том, что произошло между Скатоном и Ювентиной, Аврелий узнал в тот же день.

В школе гладиаторы смеялись над незадачливым марруцином, упустившим девчонку, но, когда узнали, что он по-подлому похитил у нее кошелек, справедливо этим возмущались.

Ланиста не замедлил потребовать к себе ослушницу.

— Ты как посмела, дрянь ты эдакая, не выполнить моего распоряжения? — набросился он на нее. — Ты что же, дура, решила весь свой век проходить в девицах? Ну, ты у меня запоешь! — зловеще сказал он.

Ювентина, плача, рассказала про деньги.

— Пятнадцать денариев? — переспросил Аврелий. — Откуда у тебя столько? По лупанарам шляешься, негодница? Хочешь ославить на весь Рим своего господина, будто он занимается сводничеством?

— Моя бедная мама… она собирала деньги на вицезимарный налог [305], — сквозь душившие ее рыдания солгала Ювентина.

— Твоя мать была такой же дурой, как и ты! Пошла прочь с глаз моих! И приготовь свою упитанную задницу для хорошей порки!

Вскоре Аврелий приказал созвать в атрий всех рабов и рабынь.

Палач подвел трепетавшую жертву к широкой скамье, стоявшей посреди атрия.

— Вот полюбуйтесь на эту наглую девицу! — сказал Аврелий, обращаясь к присмиревшим домочадцам. — Другие трудятся в поте лица, а эта мерзавка возомнила о себе, что она лучше всех. Ну как же! Пусть Тевта, Алкмена, Береника и все остальные отдуваются за эту недотрогу! Но я не потерплю бездельников и бездельниц в своем доме. Запомните! Это всех касается! Я не повторяю дважды своих приказаний… Приступай, лорарий! Погладь розгой спесивицу!

Двое рабов проворно совлекли с Ювентины тунику и уложили лицом вниз на скамью.

Лорарий, помахав в воздухе длинной гибкой розгой, нанес ею резкий свистящий удар.

Ювентина закричала.

Но все последующие удары она переносила без крика, только глухо стонала и хрипела, кусая губы — не хотела радовать своего мучителя.

— Так, так ее! Пусть вопит, чтобы в самом Тартаре было слышно! — приговаривал Аврелий.

К счастью для Ювентины, истязание продолжалось недолго.

Вошедший раб-привратник подал господину табличку.

Аврелий, быстро прочитав ее, вскочил с места и заторопился к выходу, бормоча под нос ругательства — видимо, записка содержала какое-то неприятное для него известие.

— Не останавливайся, всыпь ей хорошенько! — крикнул он напоследок палачу и скрылся за дверью.

Лорарий, повинуясь приказу, успел нанести жертве еще три удара, но Береника и еще несколько женщин, не выдержав, подбежали к нему и стали его просить, чтобы он сжалился над несчастной.

Все остальные единодушно поддержали женщин, обещая лорарию подтвердить перед господином, что в его отсутствии тот нанес провинившейся двадцать пять ударов.

Палач нехотя, но уступил.

Женщины помогли Ювентине одеться и увели к себе.

Одна пожилая рабыня, жалея ее, сказала:

— В твоем положении, девушка, трудно найти выход. Но, может быть, тебе следует обратиться к народным трибунам. Бывали случаи, когда они заступались за несчастных рабов, терпевших жестокое обращение от своих господ. Мыслимо ли так принуждать невинную девушку к распутству, раз она того не хочет?..

Ювентина после перенесенных страданий и позора готова была на все, и утром следующего дня, превозмогая боль в избитом теле, пришла на Форум, прямо к трибуналу, где заседали плебейские защитники.

Опустившись перед ними на колени, она со слезами поведала свою историю и просила только об одном: пусть трибуны обяжут Аврелия продать ее с торгов — она согласна принадлежать любому другому господину.

Ювентина видела, что трибуны отнеслись к ней сочувственно, но они испытывали затруднение, потому что закон не давал им права вторгаться в отношения между господами и рабами.