Александр Ахматов - Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

По причине непогоды сорвано было назначенное консулами Латинское празднество [341], ибо его участники, уже собравшиеся у Альбанской горы, чтобы с наступлением темноты начать традиционное факельное шествие на ее вершину, где стоял храм Юпитера Лациара, не выдержали и разбежались по своим палаткам из-за внезапно налетевшей бури.

В следующую ночь выпал снег, который днем быстро растаял, но за ночь на улицах города успели насмерть замерзнуть несколько десятков бездомных нищих и многие из больных рабов на Тибрском острове [342]. Сельские жители опасались, что в эту зиму особенно чувствительные к холоду деревья погибнут. Консулы назначили новый срок для проведения Латинских игр.

В канун праздника Квириналий [343], посвященного Ромулу-Квирину, погода не улучшилась. Небо заволокло тучами. Со стороны Соракта [344]непрерывно дул мучительный ветер. К вечеру снова повалил снег.

В доме Минуция, официально принадлежавшем Сексту Аттию Лабиену, остались только Ювентина и Ириней. Старый Лабиен наведывался сюда всего один раз с целью убедиться, что дом под надежным присмотром.

Ириней и Ювентина провели вместе под одной крышей семь дней, как и велел им Минуций.

После описанной выше тяжбы Минуция с его кредиторами римлянин еще на шесть дней задержался в городе и уехал за четыре дня до февральских ид [345](10 февраля). Он отправился в путь на легкой крытой двуколке, взяв с собой одного Стратона.

Немного ранее Минуций заказал у знакомого трактирщика в Трех Тавернах большую четырехколесную повозку с двойной упряжкой. Повозку и лошадей он оставил на конном дворе вместе с Геродором и Эватлом, приказав обоим дожидаться там Иринея. О гладиаторах он в целях предосторожности ничего им не сказал.

Ювентине Минуций наказал, чтобы она, после того как гладиаторы выберутся из школы, тотчас вернулась в дом и на следующий день покинула Рим, нанимая в пути повозки в заезжих дворах. У Ювентины, кроме тех денег, что ей дал в дорогу Минуций, в поясе были припрятаны три золотых денария из семи подаренных ей молодым господином после его больших выигрышей на так называемых Югуртинских играх. О том, на что потратила девушка четыре золотых, читатель узнает немного позже.

Перед решающей ночью Ювентина внешне казалась совершенно спокойной. Ириней про себя дивился ее выдержке и хладнокровию. Поначалу он считал эту красивую изящную девушку существом избалованным и капризным. Молва о ней докатилась до свессульского имения. Там говорили, что господин серьезно увлекся чужой рабыней и купил ее за огромные деньги. По этой причине он якобы отослал в Капую красавицу Тевесту и охладел к Никтимене, прекрасной капуанской гетере.

Новая любовница Минуция представлялась Иринею красоткой с ярко выраженным самомнением. Ему не очень-то хотелось иметь с такой дело. Но Ювентина оказалась простой в обращении с ним и весьма немногословной, что особенно понравилось Иринею.

Когда стемнело, Ириней принес из кухни охапку дров и напоследок жарко натопил камин. Ювентина устроилась перед ним в старом плетеном кресле, завернувшись в широкую хлену [346]из толстой грубой шерсти.

Со вчерашнего дня она чувствовала себя неважно. Временами ее охватывал озноб. Видимо, она все-таки простыла третьего дня, побывав в Паллацинских банях и попав в бурю на обратном пути.

«Только бы не римская лихорадка», — с беспокойством думала девушка.

Добрый старик Мелампод, врач, умерший два года назад, а до этого успешно лечивший обитателей альбанской виллы своими снадобьями, часто говорил ей и Акте, подружке Ювентины и дочери управителя усадьбы, что от этой коварной болезни великий Гиппократ рекомендовал принимать настои из ивовой коры, чтобы сбить горячку или озноб, как при обычной простуде, но вышеназванный недуг не оставляет человека в продолжении многих месяцев.

В детстве Ювентина любила наблюдать за тем, как Мелампод готовит свои отвары из лекарственных трав. Вместе с маленькой Акте она часто бродила по лесу, помогая старику собирать всякие травы. Мелампод предостерегал девочек от опасности заразиться римской лихорадкой [347], советуя им без нужды не ходить в Рим. При этом он ругал Ромула, который по своей глупости основал город в таком гиблом месте. Сам Мелампод никогда не болел. Умер он легко — просто уснул и не проснулся…

Мыслями она вновь (уже в который раз) перенеслась к последней своей встрече с Мемноном.

Она пришла к нему на Квиринал поздно вечером, смешавшись у ворот школы с уличными женщинами — всегдашними посетительницами гладиаторов в этот час. Ей нужно было рассказать Мемнону, что ее поездка в Остию не принесла ожидаемых результатов — Ватиний исчез и нет никакой надежды его отыскать. Она еще не знала, что при посещении школы ей грозит опасность, о которой потом предупредил ее Минуций. По счастливой случайности ее свидание с Мемноном осталось незамеченным для соглядатаев Аврелия…

Бедный Мемнон! Он выслушал ее сообщение об исчезновении Ватиния почти равнодушно, без горечи и уныния, ничем не выдав, что творилось в его душе.

— Пусть я навсегда останусь здесь — лишь бы хоть изредка видеть тебя, — говорил он и смотрел на нее влюбленными глазами.

Прощаясь с ним, она протянула к нему руки сквозь решетку ворот, а он, завладев ими, покрывал их жаркими поцелуями… Ах, если бы этой ночью все закончилось благополучно!

В последнее время она каждый день посещала храмы и молилась богам.

Незадолго до отъезда Минуция она предложила ему вместе поклониться Диане на Авентине. Римлянин похвалил ее за набожность. Они почтили богиню в ее храме жертвоприношениями и оба горячо молились. Минуций обещал Диане принести жертву и дары в ее храме на горе Тифате…

— Хорошо, если снег будет идти всю ночь, — проговорил в раздумье Ириней, кидавший поленья в огонь камина.

— Что ты сказал? — спросила Ювентина, очнувшись от своих мыслей.

— Я хочу сказать, что снег, пока он идет, хорошо заметает следы, но если он вдруг прекратится, то любой безграмотный легко прочтет на нем, где нас искать…

— Только бы вы успели дойти до Трех Таверн, — со вздохом произнесла Ювентина.

— Да, будем надеяться, что сторожа ничего не заметят до рассвета.

Ириней побросал в камин остатки дров, опустил решетку и, пододвинув ближе к огню второе плетеное кресло, уселся в него. Кресло затрещало под тяжестью его огромного тела.

В атрии царил полумрак. На подставках канделябра, стоявшего на дельфийском столике возле алтаря, посвященного домашним ларам, горели два светильника.

В небольшом четырехугольном проеме потолка метались снежные вихри, подвывал ветер. Снег сыпался в бассейн-имплувий и на мозаичный пол вокруг него.