Виктор Дьяков - Дорога в никуда. Часть вторая. Под чёрными знамёнами

- Володя, мне кажется, вам сначала надо в юнкерское училище поступить и закончить, как ваш шурин Иван Игнатьевич Решетников, а потом уже загадывать как жить. А война к тому времени закончится, я думаю... На войне ведь и убить могут. Вон у соседей наших, Кузнецовых, сын ушел с шурином вашим к этому Анненкову, и что... Убили, даже похоронили не дома, а в братской могиле. Я ведь видела самого Анненкова в прошлом году, он в Усть-Каменогорск приезжал, не понравился он мне... Вы бы не спешили воевать-то...

Володя, гордый от такого уважительного обращения, в то же время почувствовал какую-то основательную прочность в логичных рассуждениях пятнадцатилетней девушки. Он с некоторым удивлением открыл в ней не только привлекательную внешность. Володя не нашел, что ей возразить, потому, как и сам доподлинно знал, что уже не мало из тех кадетов, сбежавших из корпуса к Анненкову, погибли... Они встречались каждый вечер, и на этот раз "дело" пошло куда быстрее, чем в прошлом году. На втором свидании она стала говорить ему "ты", на третьем он ее поцеловал, на четвертом объятия стали более чем тесные, на пятом его руки проникли ей под платье... У них все происходило, как и подобало в таких случаях в отношениях между юными казаком и казачкой, хоть они оба, благодаря определенной "шлифовки" их мировоззрений в соответствующих учебных заведениях и ощущали себя выше общепринятых станичных норм и правил... но, тем не менее, поступали точно так же, как и их сверстники. Он знал, хоть его этому и никто не учил, до каких пределов можно доходить, чтобы не обидеть девушку, она так же интуитивно, что можно позволить, чтобы не уронить и своего достоинства, и в то же время не оттолкнуть парня. По негласному согласию начиналась вполне естественная любовь, которая не могла остаться незамеченной в станице.

Мать Даши, рано состарившаяся и безоговорочно признающая главенство в доме властного мужа... тем не менее, здесь проявила самостоятельность и одобрила выбор дочери. Как никак сын атамана, будущий офицер, и собой парень видный. Отец, Егор Иванович, напрямую своего мнения не выказал, но был не в восторге от каждодневных поздних гуляний дочери. Нет, конкретно против Володи он ничего не имел, ему был неприятен его папаша.

- Хитрый жук Тихон Никитич, все норовит на двух стульях усидеть. Не, я такой политики не приемлю, я прямой...- частенько недовольно бурчал он себе под нос.

Потому нет-нет, да и поругивал он припозднившуюся дочь. Впрочем, после двух недель каждодневных свиданий их пришлось прервать, и не потому, что влюбленные надоели друг другу, напротив... Дело было в том, что Володя дал слово другу Роману навестить его в Усть-Каменогорске, а кадетское слово, надо было держать, это вопрос чести. Эх, знал бы Володя, что так закрутится у них с Дашей, не обещал бы Роману, а так деваться было некуда. Простившись вечером с девушкой, напоследок нацеловавшись и исследовав ее кружевное белье, Володя утром сел на пароход...

Режим в южносибирском Шлиссельбурге, так прозвали располагавшуюся в усть-каменогорской крепости тюрьму, оставался более чем либеральным. Сам дух провинциального, тылового, мещанско-чиновного города располагал к этому. Чтобы его изменить скоротечного визита Анннекова было явно недостаточно. Полковник Познанский, несмотря на пожелание Анненкова, так и остался на своем посту начальника тюрьмы. Он являлся убежденным эсером и основной упор делал не на охрану осужденных, а на их перевоспитание. Он взял с них общественное честное слово, что те не будут стремиться совершить побег, и за это допускал всевозможные поблажки. Им разрешались свидания с родственниками, передача продовольственных посылок. Таким образом, в камеры даже доставляли самогон. В общем, сидели не тужили. Но после того, как в тюрьму перевели много заключенных из Семипалатинска и других мест, там собралось разношерстная компания из почти трехсот человек. Следственные комиссии работали кое-как, медленно, и количество арестованных не уменьшалось. Находились среди них и лица, занимавшие ответственные посты в областном и уездных совдепах, были местные усть-каменогорских коммунисты, не попавшие в октябре прошлого года в "анненковские сети", по причине того, что находились тогда не в тюрьме, а прятались в городе или в окрестностях по заимкам, и их арестовали уже после того, как страшный атаман покинул город.

Вот в такую компанию и попал командир группы разведчиков из партизанского отряда "Красных горных орлов", взятый усть-бухтарминскими казаками в плен в деревне Снегирево. К новому арестанту, избитому и с кровоподтеками на лице, подошел невысокий относительно молодой человек с глубокими залысинами:

- Ты кто будешь, товарищ, это что тебя здесь наши фараоны так измордовали, за что?

- И ваши, и до-того еще в Усть-Бухтарме, начальник тамошней милиции Щербаков...сволочь...- зло ответил новенький. Он оглядел камеру, в которой поместилось не менее трех десятков арестантов.- А за что, это брат, не твово ума дело. Ты сам-то, кто такой будешь?- новенький хоть и был измучен и еле стоял на ногах, но не садился на грубо сколоченные нары, подозрительно вглядываясь в полумрак камеры.

- Я член уездного Совдепа Николай Рябов, а это, - лысеватый кивнул на подошедшего к ним конопатого мужика крестьянского вида лет сорока,- председатель сельсовета Долгой деревни, Алексей Никулин.

- Большевики?- продолжал недоверчиво спрашивать новенький.

- Конечно большевики,- усмехнувшись, покачал головой Никулин.- Ты что нам не веришь? Ты лучше скажи, кто сам-то будешь, почему тебе колчаки вон измордовали-то?

- И это, какие вы большевики, настоящие, которые в партию записаны?- не обращая внимания на вопросы, продолжал выяснять свое новенький.

- Ясное дело, записаны. Разве мог бы я в совдепе заседать, а он сельсовет возглавлять, если бы мы беспартийные были,- теперь уже заулыбался и Рябов.- Только если ты хочешь, чтобы мы тебя прямо здесь партбилеты показали, то ничего не выйдет, мы их с собой в тюрьму не взяли,- теперь уже усмехались не только Рябов с Никулиным, но и некоторые из прочих арестантов.

- Не сумлевайся паря, эти настоящие, в партии прописанные, это мы тут все сочувствующие, а оне законные,- высказался кто-то из тёмного угла.

- А я тоже сочувствующий,- после некоторого раздумья, признался новенький.

- Ну, а все-таки расскажи, кто ты есть, садовая голова. Мы вот тебе про себя все сказали, а ты кто?- не удовлетворились таким ответом коммунисты.

- Я... я Тимофеев... Никита,- будто спохватившись, стал рассказывать о себе новенький,- командир взвода отряда Красных горных орлов. Был послан из под Риддера на Бухтарминскую линию с разведкой. Там нас казаки накрыли, товарищей моих порубали, а я убежал огородами, так меня мужики словили и казакам выдали. В Усть-Бухтарме в крепости били меня... потом сюда на барже привезли, в контрразведку сдали... Вот и все. Я ни там, ни здесь ни слова...