Валентин Рыбин - Огненная арена

— Ты что ли научил парня политике? — Нестеров взглянул на Романчи.

— Да брось ты, Иван, ей-богу! — обиделся тот. — Ты думаешь, если мусульманин, то ума у него меньше нашего? Поговори с ним — он тебе не такое скажет. Он же пять лет в гимназии учился. И Лермонтова, и Пушкина знает. И жалеет всё время, что туркмены читать-писать не умеют.

— То-то и оно, — удрученно проговорил Нестеров. — А то бы мы давно подбросили листовочек в их аулы.

— Слушай, Иван, ну кого еще ждем! — донесся голос Вахнина. — Кажется, все в сборе.

— Все, говоришь? — Нестеров обвел взглядом собравшихся. — Ну тогда начнем… А начать я хотел бы с того, что с каждым новым днем наши революционные ряды пополняются новыми боевыми товарищами… И великий праздник труда встречаем мы тесно сомкнутыми колоннами, с музыкой и развернутыми знаменами…

— Эка, куда хватил! — засмеялся Романчи.

— Да я что, только о себе, что ли? Чудак человек! Я же вообще, о Европе и так далее. Наши европейские братья-рабочие сегодня проходят по улицам городов и сел, наполняя ужасом и трепетом сердца эксплуататоров-кровопийц и грабителей!

Нестеров перевел дыхание, и только было начал следующую фразу, как сидевший выше других, на склоне, Андрюша Батраков крикнул испуганно:

— Иван Николаевич, казаки! Или жандармы… Посмотрите!

Сидевшие кучно перед Нестеровым рабочие мгновенно вскочили. Некоторые полезли вверх, на открытое место.

— Куда?! — остановил их Нестеров. — А ну, назад!

Рабочие остановились. Замерли, прислушиваясь: что там такое случилось.

— Сюда идут, — с прежним испугом проговорил Андрюша. — Наверное, кто-то опять выдал нас.

Нестеров вылез на пригорок: со стороны городской полуразваленной окраины двигалась солдатня — человек тридцать или сорок, а может, и побольше.

— Романчи, Ратх — к лошадям быстро! — распорядился Нестеров. — Вячеслав, достань карты, начинайте играть в очко… Деньги на кон! Водку тоже поставьте… Закуску!

— Ну, стервы! — выругался Шелапутов, глядя на приближающихся солдат. — И как им удается вынюхать?!

— Но маевка же сегодня! — возразил ему Вахнин. — Все казаки сейчас на ногах. А они-то знают, что социал-демократы обычно собираются в балках да оврагах. Я давно предлагаю перенести все сходки в пески, в сторону аула Анау.

Солдаты тем временем подошли ближе. Вот уже стало видно: идут без оружия. Шагающий впереди поднял в знак приветствия руку и прокричал:

— Генацвале, свои мы!

— Вахнин, Асриянц, ну-ка, пошли со мной, — пригласил Нестеров и двинулся навстречу солдатам. — Кто такие? — полюбопытствовал он.

— Кацо, свои, — ответил испуганно горбоносый, с черными усиками, грузин. — Свои мы! А вы тоже испугались? На маевку мы. Нам нужен Нестеров.

— Не по тому адресу! — все еще опасаясь подвоха, ответил Нестеров. — Если хотите сыграть в очко — пожалуйста.

— Кацо, нам сказали, маевка — на Асхабадке, — со злостью проговорил солдат. — Там, мол, найдёте Нестерова.

— А откуда вы знаете Нестерова?

— От кизыларватцев знаем… От Батракова.

— Ну с этого бы и начинали, — облегченно вздохнул Иван Николаевич. — Я и есть Нестеров.

— А я — Метревели, — назвался солдат. — Мы организовали группу эсдеков. Держим связь с кизыларватским железнодорожным батальоном… А там нам говорят: «Вам надо связаться с Нестеровым и на правах автономии войти в асхабадскую РСДРП!»

— Ясно, — сказал Нестеров. — Давайте шагайте, продолжим разговор.

Прошло ещё с полчаса, прежде чем рабочие успокоились и познакомились с солдатами Первого Закаспийского железнодорожного батальона. Когда все вновь уселись, Нестеров обратился к собравшимся:

— Кровью борцов за народное дело обильно политы нивы пахарей и улицы городов. Их святая кровь и стоны павших товарищей взывают об отмщении! Напоминают о святом долге довести до конца правое дело освобождения нашей многострадальной родины! Сила в вас самих! Сила в вас несокрушимая, только вы еще не осознали ее!.. Помните, товарищи, что мы ничего не теряем в этой борьбе, кроме своих цепей, а завоюем целый мир!

— Да здравствует Первое мая!

— Да здравствует социализм!

— Да здравствует 8-часовой рабочий день!

— А теперь, товарищи, прошу высказываться, — закончил он, садясь рядом с Метревели.

Начались выступления. Сначала говорили деповцы, потом выступил от организации РСДРП батальона Метревели.

— Как тебя зовут-то, парень? — спросил Нестеров, явно растроганный речью Метревели, назвавшего солдат пролетариями в военной робе.

— Ясоном меня зовут, — отозвался тот. — Я грузин, из Тифлиса.

— Сколько у вас партийцев?

— Двенадцать человек.

— Завтра же выбери время и найди меня. Зайдешь в редакцию газеты «Асхабад», спросишь, там скажут, где я.

— Хорошо, товарищ Нестеров…

Суд над группой Стабровского проходил в офицерском клубе, при закрытых дверях: в судебный зал были допущены лишь избранные лица — высшие чины областной канцелярии, асхабадского уезда, прокуратуры, полицейского управления. Что касается общественности, то в зал удалось проникнуть лишь редакторам двух газет «Закаспийское обозрение» и «Асхабад». Толпы народа, собравшиеся у входа в клуб, тщетно пытались попасть в зал: вход и окна охранялись военной стражей.

Среди любознательной публики особо выделялись армяне, Не менее сотни парней в белых рубахах с кручеными поясками, в бархатных куртках и плисовых штанах толпились вокруг свидетеля Арама Асриянца, которого по праву считали первым другом Людвига Стабровского.

Суд начался в десять утра и лишь к двум часам дня, когда некоторые присутствующие на суде стали выходить на перекур, стало известно, что обвиняемые всё отрицают и беда лишь в том, что есть показания свидетеля Мартыненко, который, якобы, собственноручно от Хачиянца получил прокламации.

В толпе слышались возмущенные голоса:

— Ай, один вонючий козёл всё стадо портит!

— Убивать надо предателей!

— Ара, э, кто такой Мартыненко?

— Да сбежал давно куда-то, в Россию, что ли!

Толпа еще больше увеличилась и оживилась, когда после занятий к офицерскому клубу пришли гимназистки-старшеклассницы. Среди них были Аризель и Тамара Красовская. Барышни посуетились, порасспрашивали о ходе суда, затем, оттеснив армян, выстроились у входа и принялись скандировать:

— Сво-бо-ду Стабровскому!

— Сво-бо-ду заключенным!

— Сво-бо-ду всем!

Из зала вышел редактор газеты «Асхабад». Несколько армян сразу кинулись к нему. Любимский, в белой шапочке-панамке и белой рубашке, остановился на крыльце, вытер пот с лица.

— Что вже вы хотите от меня? — спросил устало. — Если вы хотите самую суть, то я скажу! Они ведут себя, как настоящие герои!