Валентин Рыбин - Огненная арена

— Не было нужды, сынок, — авторитетно заявил Каюм Сердар. — Я спал и видел тебя царским офицером. Не конь тебе был нужен, а знания. Я сумел тебя определить в кадетский корпус, и мои старания, как вижу, не пропали даром. Ты один у нас такой… с офицерскими погонами… штабс-капитан. А эти — недоучки. Но тут, конечно, виноват я сам. Амана и Ратха надо было тоже сначала посадить за книжки, а потом на коней А я сделал наоборот: вот и не пошла им на ум грамота.

Юноши, как и подобает благочестивым сыновьям, во время беседы старших сидели молча. Но тут Ратх не выдержал:

— Отец, но разве пять классов мало?

— Тебе, может, и хватит. А вот Черкезу понадобилось больше семи!

Аман же, два года учившийся у аульного муллы, пригнув голову, покорно выслушивал неприятные для него разговоры и думал о своём. Он славился в Асхабаде не только как цирковой жокей, но и как Аман-гуляка. Одет был всегда нарядно, при деньгах, и за ним толпами ходили ханские и байские сынки. Частенько Амана и его компанию видели в ресторане гостиницы «Гранд-Отель» и в армянских духанах. Поговаривали далее, что он тайком заглядывает в публичные дома, но этому Каюм-сердар не верил. К тому же он прощал сыну грешки и допускал, что с Аманом ничего плохого не случится, если он разок-другой и проведёт вечерок с какой-нибудь красоткой. Каюм-сердар больше беспокоился за младшего, хотя с виду Ратх был скромнее, и, по сути своей, порядочнее. Но именно эта порядочность и беспокоила отца, Ратх, подружившийся с малых лет с русскими ребятишками, которые жили через улицу, впоследствии закрепил эту дружбу, учась в мужской гимназии. Ратх свободно владел русским языком. Его всегда окружали бывшие гимназисты и студенты технического училища. На цирковые представления он давал им контрамарки или проводил в зрительный зал «чёрным» ходом. Известно также было Каюм-сердару и то, что младший ухаживает за русской барышней, выпускницей женской гимназии. Старик знал и о революционном брожении в рядах европейской молодёжи. Не ведал только, о чём молодые люди говорят на своих сходках. Но то, что российские мужики хотят прогнать царя и помещиков, — в этом Каюм-сердар не сомневался, и потому так страшился за связи младшего сына с русскими.

Поговорив о прошлом, старики вновь вернулись к заботам сегодняшним, и вновь коснулись имени Куропаткина. И опять Черкезхан высказал мысль, что терпит поражение не один Куропаткин, а вся Россия, зараженная нечистой силой революции.

— Только бы не проникла эта нечисть в туркменское общество, — высказал он опасение.

— Своих, туркмен, постараемся уберечь от чёрной чумы. — Сердар самодовольно выпрямился, словно зависело это только от него самого, и заметил — Русские — они, оказывается, тоже хорошие дураки. Как уехал Куропаткин, так ни одного подходящего командующего в области больше не было. Приедут из Петербурга, пошумят немного и назад. Суботич тоже оказался недалёким человеком, хоть и славили его. Семьдесят круглых тумб поставил на всех улицах, чтобы афиши, объявления наклеивали. А теперь листовки на них люди развешивают.

— Это не люди, отец! — зло выговорил Черкезхан. — Это и есть нечистая сила. Пока не знаю, на какую службу назначат меня, но я клянусь: плохо придётся тому, кто на моих глазах посягнёт на незыблемый трон русского государя-императора!

Сказано это было так выразительно и жестко, что все сидящие за дастарханом замерли, и так сидели с минуту молча, осознавая всяк по-своему вырвавшиеся слова молодого царского офицера. Первым нарушил молчание ишан.

— Да, сынок, в тебе говорит истинный дух джигита. Да благословит тебя аллах на твоём праведном пути во имя веры нашей и веры ак-падишаха. Аминь!..

Ишан огладил тощими суховатыми пальцами бороду. То же сделал Каюм-сердар. Черкез лишь кивнул, а Ратх и Аман отделались благочестивым молчанием. Тут же ишан стал прощаться, ссылаясь на поздний час, и сердар, сказав для приличия «посидели бы ещё немного», отправился проводить служителя мечети. Как только они вышли, Черкезхан сразу же отворил створки большого полукруглого буфета, извлёк бутылку коньяка и проворчал сердито:

— Надо же как не вовремя занесло к нам святого. Теперь наелись — и коньяк, пожалуй, не пойдет. А за встречу с родными братьями я хотел бы выпить… Ну-ка, Ратх, достань рюмки.

— Я же не пью, Черкезхан, — смущённо отказался Ратх.

— Да, я слышал, что ты боишься прикоснуться к стакану с божественным напитком, зато с удовольствием слушаешь речи бунтовщиков в своём цирке. Не так ли?

— С чего ты взял, Черкезхан?

— С того самого. Отец, когда ехали с вокзала, поведал. Ну-ка, Аман, наполни стекляшки!

Аман с готовностью откупорил бутылку, разлил конь-як в три рюмки и подал каждому.

— Ратх, ты тоже сегодня выпей, — сказал он спокойно. — Один глоток тебе не повредит.

Братья чокнулись рюмками и выпили. Ратх, никогда прежде не употреблявший спиртного, на мгновенье задохнулся, из глаз у него выступили слёзы. Черкез усмехнулся:

— Тоже мне, джигит! А ещё с русскими водишься! Да они, знаешь, как пьют? — Налив себе и Аману ещё, он залпом опрокинул рюмку и молча подождал пока проглотит свою порцию Аман. Потом покряхтел и спросил:

— Ратх, о чём говорят бунтари в вашем цирке?

— Какие бунтари? — удивился Ратх.

— Ну эти… демократы: студенты, железнодорожники?

— Ничего такого они не говорят, — насупился Ратх. — Просто говорят, что Россия скована полицейским режимом, нет свободы.

— Ха! И это, по-твоему, ничего такого?

— Не знаю, Черкезхан, чему ты удивляешься, — недоуменно пожал плечами Ратх. — На митинги собираются все, кому. хочется. Выступают против войны и требуют короткий рабочий день. На государя никто не посягает, так что ты не волнуйся.

— Но-но, ягнёнок! — повысил голос Черкезхан. — Ты особенно-то не задирайся, коли ни в чём не смыслишь. Революция для тебя — невинная игра, а для меня она — угроза уничтожения всех малых наций.

— Брат, ты говоришь такие умные слова — нам их, пожалуй, не понять, — вмешался Аман, расстёгивая воротник белой вышитой рубахи. — Может, выпьем ещё по одной?

— Можно и ещё, — согласился Черкез.

Когда выпили, Черкез вновь вернулся к начатому разговору.

— Если начнётся революция, — заявил он авторитетно, — то она сотрёт с земли все малые народы: татар, узбеков… А туркмен — в первую очередь.

— Это как же понимать, Черкез? — испуганно спросил Аман.

— Тут и понимать нечего. Если бунтовщики начнут революцию, то к ним могут присоединиться и наши бедняки-туркмены. А когда к ним присоединятся туркмены, то царь пришлёт сюда казацкие полки и раздавит всех бунтовщиков. Русские живут по всей России — их нация сохранится. А туркмен сотрут с лица земли, потому что их мало. Надо быть патриотами своего народа — тогда поймёте как страшна для нас русская революция. Ты меня, надеюсь, понял, Ратх?