Валентин Рыбин - Огненная арена

— Начальник, клянусь, вот этим кулаком могу ишака убить!

— Экий ты хваткий! — польстил ему Куколь-Яснопольский, и ещё больше раззадорил Резу. Реза подошел к арбе, в оглоблях которой стоял ишак и, взяв животное за хвост, потянул вверх и поднял заднюю часть ишака.

— Эй ты, дурак безмозглый! — взвизгнул оскорбленный хозяин повозки. — Да ты же вырвал ему хвост! Господин начальник, если мой ишак подохнет, с вашего позволения, я сдеру с этого дурака полную стоимость скотины!

Ишак, словно понимая возмущение своего хозяина, жалобно заревел на весь базар, а толпа пришла в восторг и захохотала,

— Тише, господа амбалы! — закричал Куколь-Яснопольский, едва ишак прекратил рёв. — Тише, прошу вас! Так невозможно вести разговор. Господа амбалы, я хотел сказать вам, что собрал вас, чтобы вы помогли нам… — Куколя вдруг осенило и он заговорил шутливо и непринуждённо. — До сих пор, господа амбалы, вы носили только тяжелые грузы. Но сегодня я предлагаю вам поднять над головами самый лёгкий груз, причём за работу получите хорошие деньги. — Куколь повернулся к Пересвет-Солтану и спросил: — Поскольку там на душу?

Пересвет-Солтан тотчас крикнул толпе:

— В среднем по пятьдесят копеек!

— Какой груз, господин начальник?! — заинтересовались из толпы.

Куколь-Яснопольский приосанился на коне, огладил ладонью черные свисающие усы и произнёс важно:

— Груз необычный, господа амбалы. Правительство Закаспийского края доверяет вам нести портреты государя-императора Николая Второго, а также российские флаги и знамёна!

По толпе прокатился гул: недоумение, радость, протест — всё слилось воедино. И начальник уезда, подняв обе руки вверх, вновь прокричал:

— За портретами царя, за флагами и прочим бутафорским материалом прошу вас явиться в уездное военно-народное управление завтра! Всё ли понятно, граждане амбалы?

Начались всевозможные, бестолковые вопросы, и Куколь-Яснопольский, мудро решив, что все вопросы можно выяснить завтра у него в управлении, развернул коня. Пересвет-Солтан, оставшись не надолго с амбалами, разъяснил самое необходимое: в какое время прийти, когда получить деньги, и тоже удалился с базарной площади…

Вечером 17 октября забастовочный комитет асхабадского союза железнодорожников получил на имя начальника Закаспийской области генерал-лейтенанта Уссаковского правительственную депешу о принятии государем-императором Николаем II Манифеста «Об усовершенствовании государственного порядка». Члены забастовочного комитета тотчас приняли решение объявить народу об уступках царя. Лживо патетические фразы манифеста о конституционных уступках, о незыблемой основе гражданской свободы, неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов — «оглушали» своей трескотней. И не всем сразу было дано разглядеть, что манифест не решал экономических требований. Эсеровская группировка железнодорожного союза, однако, быстро поняла, что это тот самый документ, который сплотит силы либеральной буржуазии. Ещё не наступило утро, и горожане не успели узнать о царском манифесте, а уже над улицами, поперёк дороги, появились транспаранты: «Да здравствует манифест 17 октября! Да здравствует гражданская свобода!»

До наступления утра была вручена депеша о Манифесте начальнику области. Уссаковский, переживавший все эти дни своё фиаско, воспрянул духом. Тотчас он послал за Куколь-Яснопольским, Пересвет-Солтаном и прочими начальствующими лицами, чтобы шли в канцелярию. Сам, собравшись наспех, сел в карету и поспешил на службу. К шести утра, ещё и не рассвело, а все уже были в сборе.

— Ну, вот, господа, — потирая руки, сказал генерал. — Свершилось великое событие в жизни России… — И сам, не доверяя депешу никому, зачитал её от первой до последней фразы.

Господа, однако, далеко не все разделили радость начальника области. Куколь слушал «царскую волю» с опущенной головой, а затем сказал упавшим голосом:

— Гражданская свобода, ваше превосходительство, она даст знать о себе… Придётся подтянуть пояса.

Пересвет-Солтан добавил к сказанному:

— Если будет свобода собраний и союзов, да выберут в Думу рабочих, да интеллигенцию, тут получится полная неразбериха. Я, господа, с вашего соизволения… смею усомниться: подумал ли государь о незыблемости трона? Нынешний произвол столкнёт самодержавную Россию в пропасть, я бы сказал.

— А я бы сказал, господин полицмейстер, — строго одёрнул его Уссаковский, — вам немедля надо пересмотреть свои взгляды на окружающую действительность. Прежде всего, вам, да и всем остальным, надлежит понять, что над манифестом России трудились самые умнейшие головы. Витте, например. Надеюсь, всем известна эта фамилия?

— Да, конечно…

— Ещё бы!

— Как не знать? — согласились все сразу.

И генерал, удовлетворённый понятливостью господ, пояснил:

— Не претендуя на глубокий анализ, скажу всё-таки, господа, о главном значении усовершенствования государственного порядка. Значение его состоит в том, что царизм вступил в союз с буржуазией вообще, и особо что важно — с либеральной буржуазией. А это отколет её от рабочего движения. Сегодня же, господа, мы призовём всю буржуазию нашей закаспийской столицы провести открытые патриотические манифестации в честь дарованной народу свободы. Вам, господин полковник, — обратился к Куколь-Яснопольскому, — надлежит побывать в забастовочном комитете железнодорожников и приказать от моего имени окончить смуты.

Далее Уссаковский распорядился: коротко, до получения официального разрешения публикации полного текста Манифеста, напечатать во всех газетах области о дарованной свободе корреспонденции граждан. Куколь-Яснопольский тотчас спросил:

— Ваше превосходительство, а что прикажете делать с газетой «Асхабад», запрещённой министром внутренних дел? Смею доложить, что господин Любимский при содействии социал-демократов соизволил незаконно выпустить один номер… Но теперь, когда забастовка вот-вот прекратится, мы могли бы вновь ввести в силу приказ министра внутренних дел, а Любимского привлечь…

— Не спешите, господин полковник, — подумав, решил Уссаковский. — Свобода печати, дарованная императором, думаю, снимает все прежние санкции министерствва внутренних дел, и газета «Асхабад» — не исключение. В крайнем случае, прикажем Любимскому, чтобы сменил название газеты.

— Однако плут с тройной изнанкой этот Любимский, доложу я вам, ваше превосходительство! И жена его, не приведи господи, самых радикальных противоправительственных взглядов.

— Очень даже с вами согласен, — торопливо ответил начальник области. — Но есть ли у вас время на посторонние разговоры? Приступайте к делу, господин полковник, и прошу докладывать мне обо всём через каждый час.