Марк Твен - Жанна дАрк

Мы обошлись без хлопот. Остановившись на неделю в семье крестьян, живших в долине, мы помогали им по хозяйству, получая за это пищу и пристанище, и завязали с ними дружбу. Мы обзавелись такой же одеждой, какую носили они. Мало-помалу они делались менее скрытными, относились к нам с большим доверием, и мы узнали, что в их груди таились сердца французов. Тогда мы открылись им во всем, посвятили их в свой замысел и встретили в них полное сочувствие и готовность помочь нам. Наш план составился быстро и отличался простотой. Мы решили нарядиться пастухами и погнать на городской рынок стадо баранов. Однажды ранним утром, под тоскливо моросившим дождем, мы осуществили эту попытку и беспрепятственно прошли через нахмурившиеся ворота города. У наших друзей были приятели, жившие сзади скромной винной лавки, в красивом высоком здании, которое находилось в одном из тех узких переулков, что идут от собора к реке; у них-то они и пристроили нас. А на другой день они потихоньку привезли нам наши настоящие платья и остальные пожитки. Семья Пьерона, приютившая нас, сочувствовала делу Франции, и нам нечего было таиться от хозяев.

Мне необходимо было добыть кусок хлеба себе и Ноэлю; и когда семья Пьеронов узнала, что я умею писать, то они обратились к своему духовнику с ходатайством за меня, а тот выхлопотал мне место у доброго священника Маншо-на, главного регистратора приближавшегося Великого суда над Жанной д'Арк. Странная для меня должность — быть писцом у регистратора суда — и к тому же опасная, если вдруг станет известным мой образ мыслей и мое недавнее прошлое. Впрочем, опасность была невелика. Маншон, в сущности, сочувствовал Жанне и не выдал бы меня; имя тоже не могло бы меня погубить, потому что я откинул признак дворянской фамилии, оставив себе только имя, данное при крещении, как человек низкого происхождения.

С января по февраль я постоянно сопутствовал Маншо-ну и несколько раз был с ним в цитадели — в той самой крепости, где была заточена Жанна, но, конечно, ни разу ее не видел, так как мне не пришлось посетить ту башню, в которой находилась ее темница.

Маншон рассказал мне обо всем, что произошло до моего появления. С тех самых пор как продали Жанну, Кошон деятельно подбирал судей для погибели Девы — много недель потратил он на это подлое дело. Парижский университет прислал нескольких сведущих, ловких и надежных богословов нужного ему образа мыслей; вдобавок он вербовал в разных местах многочисленных духовных лиц, принадлежащих к той же шайке и пользовавшихся большим влиянием, так что, в конце концов, ему удалось составить грозное судилище, насчитывавшее около полусотни знаменитых имен. То были французские имена, но сочувствовавшие и помогавшие Англии.

Из Парижа был также прислан уполномоченный сановник инквизиции, потому что обвиняемую надо было предать инквизиционному суду. Но он оказался человеком смелым и справедливым и категорично заявил, что дело ее неподсудно созванному суду, и на этом основании отказался от участия в разбирательстве. Тот же благородный ответ был получен от двух или трех других представителей инквизиции.

Инквизитор был прав. Дело, вновь возбужденное против Жанны, давно уже было рассмотрено судом в Пуатье и решено в ее пользу. Оно было рассмотрено высшим судом, чем этот, так как там председательствовал архиепископ Реймский — епархиальный начальник самого Кошона. Таким образом, низший суд нагло вознамерился пересмотреть и перерешить дело, по которому уже был вынесен приговор судом высшим — судом, имевшим более широкие полномочия. Вообразите себе только это! Нет, вторичный пересмотр дела не мог быть правомерным. Кошон по многим причинам не имел права председательствовать в новом суде: Руан не принадлежал к его епархии; Жанна была взята под стражу не в Домреми, по-прежнему считавшемся ее местожительством; и наконец, этот предполагаемый судья был явным врагом пленницы, а следовательно, не имел права судить ее. И тем не менее все эти великие препятствия были сведены на нет. Областное Руанское собрание каноников дало, наконец, Кошону оправдательные грамоты, хотя не без борьбы и не без давления сверху. Подобное же воздействие оказали на инквизитора, так что ему пришлось подчиниться.

Вот тогда-то ничтожный английский король через своего уполномоченного передал Жанну во власть трибунала, но с такой оговоркой: если суду не удастся вынести ей обвинительный приговор, то она должна быть возвращена ему!

О боже мой, на что могла теперь надеяться эта забытая, одинокая девочка! Одинокая — в полном значении слова. Ведь она была одна, в темной башне, с полудюжиной звероподобных, грубых солдат, стороживших днем и ночью ту комнату, где помещалась ее клетка, — ее засадили в железную клетку, и ее шея, ее руки и ноги были цепью прикованы к кровати. Вблизи нее — никого из знакомых; не позаботились даже приставить к ней женщину. Да, это было настоящее одиночество.

Жанну взял в плен под Компьеном некий вассал Жана Люксембургского, и не кто иной, как сам Жан, продал ее герцогу Бургундскому. И однако, этот же герцог Люксембургский имел наглость явиться перед Жанной в ее клетке. Он пришел в сопровождении двух английских графов — Варвика {55} 55 Варвик граф , Ричард Бошам (1381–1439) — английский полководец. Прославился своими подвигами во время Столетней войны. В 1437–1439 гг. главнокомандующий английскими войсками во Франции. и Стаффорда {56} 56 Стаффорд Гэмфри (?-1460) — английский военачальник, граф. Активный участник Столетней войны, а затем войны Алой и Белой розы. Убит политическими противниками. . Он был жалким, низменным существом. Ей он сказал, что готов выпустить ее на свободу, если она даст обещание никогда больше не сражаться против англичан. Она уже долго пробыла в этой клетке, однако не настолько долго, чтобы пасть духом. Она ответила с презрением:

— Бог свидетель — вы только издеваетесь надо мной. Я знаю, что у вас нет ни власти, ни желания сделать это.

Он настаивал. Тогда в Жанне возгорелось достоинство и гордость воина, и, подняв закованные руки, она опустила их так, что зазвенели цепи, и сказала:

— Взгляните! Эти руки знают больше вашего и умеют лучше пророчествовать. Я знаю, что англичане убьют меня, потому что они воображают, будто им после моей смерти легко будет завладеть французским королевством. Но они ошибаются. Будь их хоть сотни тысяч — они ничего не добьются.

Гордая речь разъярила Стаффорда, и он — каково это вам покажется! — он, свободный и сильный мужчина, выхватил свой кинжал и бросился вперед, чтобы заколоть ее — закованную в цепи, беспомощную девушку. Но Варвик схватил его за руку и удержал. Варвик поступил разумно. Лишить ее жизни при таких обстоятельствах? Отправить ее на Небо, чистую и неопороченную? Ведь это значило бы обоготворить ее в глазах Франции, и весь народ восстал бы и, вдохновляемый ее геройством, начал бы победоносное отвоевывание своей свободы. Нет, ее надо пока пощадить, так как ей уготована иная судьба.