Явдат Ильясов - Золотой истукан

…Эх, камыш! Зачем шумишь?

Прямо в голове грохочешь.

А ты, душа, к чему горишь, горюешь?

А ты, старуха, о чем кричишь?

Чего ты, треклятая, хочешь?

А! Знаю тебя. Видал я у нас бесноватых старух. Вдруг принимаются волосы рвать, пальцы грызть, голосить. Ведьмы. Кликуши. Однако на Руси, уж если больно разойдутся, кнутом их стегают, чтоб выгнать блажь, утихомирить.

А у вас…

Острый, словно скребущий железом по камню, сухой, бездушный вопль вещуньи, казалось, срезал ветви трепещущих ив, и от него шарахалась в страхе стена камышей.

Гейзерих бесстрастно толмачил:

— Слушай, русс! И знай: от того, что ответишь — быть тебе живому, или умереть.

…Удачен булгарский набег.

…Мы давно их ждем в камышах.

…Хотим на Тану напасть, добычу отбить.

…Помоги. Наши деды вместе громили ромеев. Булгары — тебе враги, как и нам, народу гутанс. То есть готам.

Сейчас Гейзерих двинется в Тану.

Свежей рыбы ему дадут. Булгары увидят, решат: гот сам наловил. И не станут его допекать — где слонялся всю ночь, Удастся — он руссам закинет словечко. Пусть будут готовы готов поддержать. Но вот незадача; для них он чужой. А вдруг, мол, подвох. И потом — кто допустит, после событий вчерашних, Гейзериха к пленным? Он у булгар на примете…

А руссов надо непременно на нашу сторону склонить. Много булгар, трудно сломить. Изнутри бы их разломить. Верно, да? Поэтому, когда наш струг подступит ночью к Тане и отряд, разделившись, подкрадется к городку, клич ты бросишь своим прекрасным русым руссам, ладно? Ты показал себя в минувшей стычке смелым человеком. Тебя — услышат. Поймут. За тобою — пойдут.

Захватим Тану — разделим добычу.

Руссы — о, эти руссы! — вернутся домой. Подумай, разве не удаль, не честь: где-то пропасть, попасть в полон — и вдруг самому явиться к родичам с полоном, с женами узкоглазыми. Вас «бояны» всю жизнь будут славить, петь о вас на пирах. А захотите, останетесь с нами. Ну, там поглядим. Главное — Тану взять. Пойдешь?

— А Кубрат?

— Его судьба в деснице божьей,

— Я — пойду. Пойду! — Как звали жену Кубрата? Смуглая Удаль. Вот она, Удаль Смуглая. Ах ты, старуха! Бедовая… — Как они нас тащили. Секли… Я — пойду. Хоть сейчас. За всех, За Идара. За Баян-Слу…

— Хорошо. Но сперва — испытание. Ты перейдешь в нашу веру. В нашу старую готскую веру.

— Зачем?

— Чтобы мы знали: не подведешь.

— А Кубрат?

— Забудь о нем. Ты думай о себе. Я, мудрая провидица Туснэльда, вижу: юный русс устал терпеть. Он хочет мстить. Он хочет убивать. Или не так?

— Так.

— Поклонись же готскому грозному богу! Что дал тебе твой деревянный бог? Русь — рядом, а ты в цепях. Где он, хваленый Перун? Где Род?…

… А мы — повсюду на воле. Свирепый Оден, повелитель бурь и битв, — везде, где дико воет ветер, грохочет гром, звенят клинки. Где буйствует сердце молодецкое. Он покровитель лихих, неприкаянных, хмурых.

Таких, как мы.

Таких, как ты.

Жизнь — война. Смерть — награда за добрый воинский труд. Тех, кто крепко бился с врагами и весело пал от копья и меча, стрелы и секиры, Оден возносит в светлый чертог — Валгаллу, где храбрецы проводят день-деньской в пирах и редкостных забавах.

А предателей, трусов скверные реки, полные льдин и острых мечей, влекут в черную пропасть, к Настранду, — берегу мертвых, и Нидгогер, дракон подземных полей, с урчанием гложет тела охладелые. Фенрир, волк исполинский, что сидит на цепи в бездонных пещерах, чавкая, рвет на куски трупы бесславно погибших…

Знай — предстоит гибель богов и людей.

Фенрир, путы сорвав, ринется кверху из жутких огненных недр. И встанут за ним несметные рати гнусных чудовищ.

И в море сверкнет чешуей зловонный Змей мировой, Фенриров брат, и смерть Гэль, их сестра, стуча клыками, начнет поедать все живое.

Рухнут горы. Море закипит. И по горячим волнам, зловеще качаясь, двинется с дальнего севера мрачный корабль Нагльфар, что будет сделай из ногтей покойников. И заклекочет в тучах гнусаво Серый Орел, трупов пожиратель. Солнце станет черным, как уголь. Его догонит, проглотит скорый Сколль, мерзкий волк, а гадкий волк Гати разорвет луну.

…Руслан, уже не пьяный, а безумный, взглянул на солнце. Черное пятно. И струг — сшит весь из желтых ногтей, и вокруг, костями гремя, столпились скелеты. А сам он вовсе не Руслан — Идар, и ему нестерпимо хочется в огонь. В огонь. Скорей в огонь…

Он заскрежетал зубами, протянул ладони к яркому костру, пылавшему пред ним, ослепшим, в образе блестящей золотой старухи.

И в ладони его лег большой топор.

Он увидел Кубрата. Оголен до чресел, руки — в путах, за спиной. Два гота подвели булгарина к пустому медному котлу.

«А ладно сбит старик, — подумал весело Руслан. — В одежде нелепой не видно было, как статен, хорош. Ишь, крепыш».

И вдруг до него смутно дошло, сквозь угар: старик-то скроен ладно, это так, а вот делают с ним, да и с Русланом, что-то неладное.

— Эй! Оставьте. Зачем связали?…

— Так надо. Молчи.

— К чему он тебе? Не жалей.

— Ты белый, он желтый.

— Старый дикарь. Животное степное.

Неужто будут варить? Но ведь котел не подвешен. И огня нету под ним…

Кубрат на коленях. Он обратил к Руслану тихое лицо. И узнал юный смерд в строгих глазах пастуха чей-то еще, страшно знакомый, до боли, до крика знакомый, — а чей — он забыл, успел позабыть в суматохе) — долгий взыскательный взгляд. Он запечатал рот ладонью. Ничего. Так надо. Так надо.

Туснэльда вынула меч, пригнула к котлу пастухову чубатую голову. Ну и что? Пускай. Кем-то больше, кем-то меньше. Чего тут старика какого-то жалеть, если даже богам суждено околеть. Жалел он иных. А где они? Не стоит шуметь. Хватай, что можешь, пока живешь. Ешь, пей — и бей. Надоело трястись над кусками: И всех бояться. Всякий пес паршивый верх над тобой хочет взять. Вечно — угрозы. Довольно! Не все кому-то нас обижать. Чем мы хуже? Тоже можем обидеть. Пусть теперь полезут к нему…

Он отыскал свой путь.

Место его — среди этих лихих, сильный людей. Как их бога зовут? Водень? Да. Вот — истинный бог.

…Кровь хлестала в котел, готка водила пальцем по алым узорам и ворковала, как горлица: «Гут, гут». Затем оттащила труп от котла, положила на спину, вспорола живот, сунула руки внутрь. Вскочила. Вскинула руки, до локтей измазанные кровью. Закричала. И все закричали. Даже Руслан. Хоть и не знал, зачем кричит. Значит, так надо. Вещунья с льдистой улыбкой кивнула Руслану, сказала что-то Гейзериху.

— Ты нам счастье принес, — изрек Гейзерих. — Гадание сулит большой успех.

Гейзерих слез в челн.

Руслан подхватился, кинулся к нему, Уедет — с кем говорить? Больно остаться немым. Этим что — тукают «гут» да «гутайс». Черт их разберет.

В хмельной голове чуть забрезжила ясность.