Леон Юрис - Суд королевской скамьи

— Может быть, они решили впредь не относиться к вам как к заключенному?

— Я не знаю, что они решили и что — нет. Я по-прежнему оставался заключенным.

— Но несколько особым заключенным с особыми привилегиями. Я могу предположить, что вы сотрудничали с Воссом, дабы обеспечить себе освобождение из лагеря.

— Что?

— Не можете ли вы повторить ваше утверждение, мистер Баннистер? — прервал его судья. — Истец, кажется, не понял.

— Да, милорд. Вы начали свое пребывание в лагере как простой рабочий, которого били и унижали?

— Да.

— Затем вы стали кем-то вроде санитара.

— Да.

— Затем врачом для заключенных.

— Да.

— Потом вас перевели на работу в крупный медицинский комплекс

— Можно и, так сказать. Под неослабным контролем немцев.

— И, наконец, вы стали врачом для жен немецких офицеров.

— Да.

— Я предполагаю, что вы с доктором Лотаки единственные два врача, освобожденные из Ядвиги, получили это право за сотрудничество с полковником СС Адольфом Воссом.

— Нет.

Баннистер продолжал оставаться совершенно невозмутимым, рассеянно теребя оторочку мантии. Интонации его голоса стали еще тише и спокойнее.

— Кто требовал проведения подобных операций?

— Восс.

— Вы отлично знали, что он занимается стерилизацией.

— Да.

— С помощью рентгеновского облучения.

— Да.

— Доктор Кельно, разве изъятие яичников и яичек не является, в сущности, вторым этапом тех же самых экспериментов?

— Я не знаю, что сказать.

— Я постараюсь прояснить суть дела. Давайте пойдем шаг за шагом. Все эти люди были евреями.

— Думаю, что да. Встречались и цыгане. Но большей частью евреи.

— Молодые евреи.

— Да, они были молодыми.

— Когда их доставляли в пятый барак для операций?

— Ну, все они содержались в третьем бараке как материал для экспериментов. В пятом бараке их облучали, отсылали примерно на месяц, а потом возвращали для операций.

— Не пропустили ли вы еще один этап?

— Не припоминаю.

— Я хочу напомнить вам, что, прежде чем их облучали, подопытным мужчинам из пятого барака вставляли в задний проход деревянный стержень, чтобы вызвать эякуляцию, после чего их сперма анализировалась на предмет выявления жизнеспособности.

— Я ничего не знал об этом.

— Брили ли их перед операцией?

— Да, их готовили, как принято.

— Они протестовали?

— Конечно, удовольствия они не испытывали. Я говорил с ними и объяснял, что операция необходима для спасения их жизни.

— Насколько я помню, вы свидетельствовали, что извлекали пораженные половые железы.

— Да.

— Как вы убеждались, что они в самом деле нежизнеспособны?

— Это было довольно легко определить по большим ожогам после облучения.

— И как вы говорили, у вас были опасения, что в результате облучения может появиться раковая опухоль.

— Да.

— Значит, оперируя, вы как врач были полностью убеждены, что все это делается лишь для здоровья пациентов.

— Да.

— Вы никогда не говорили никому из них, что, мол, если я не вырежу вам, немцы вырежут мне?

— Я категорически отвергаю подобные лживые утверждения.

— То есть вы никогда не говорили ничего подобного?

— Нет, никогда.

— Кстати, вы упоминали, что иногда вам ассистировал доктор Лотаки.

— Может быть, раз десять-двенадцать.

— Не говорил ли он нечто подобное?

— Нет.

— Вы говорили, что предпочитали делать спинномозговое обезболивание.

— В зависимости от условий и предполагавшейся операции.

— И утверждали, что предварительно вводили морфий.

— Да.

— Доставляет ли страдание такая пункция даже после инъекции морфия?

— Нет, если ее проводит опытный хирург.

— Зачем была нужна предварительная инъекция?

— Чтобы успокоить пациента и ввести его в полубессознательное состояние.

— И все это вы делали прямо в операционной?

— Да.

— Даже учитывая, что между глазами пациента и операционным полем был экран из простыни, предполагаю, он мог все видеть по отражению в зеркальном рефлекторе лампы.

— Рефлектор очень искажает изображение.

— То есть вы не видели необходимости вводить пациента в полностью бессознательное состояние?

— В течение одного дня мне приходилось проводить так много самых разных операций, что я старался прибегать к самым быстрым и безопасным методам.

— В каком состоянии были ваши пациенты?

— Они дремали в полубессознательном забытьи.

— Я же предполагаю, что они были в бодрствующем состоянии, потому что никакого морфия вы им не давали.

— А я говорю, что давал им морфий.

— Так. Дальше. Присутствовал ли Восс при операциях?

— Да.

— И объяснял вам, что он делает. Обеспокоило ли вас, что он стерилизует здоровых, полных сил людей?

— Я знал об этом.

— И без сомнения, он проводил эти эксперименты потому, что в то время никто толком не знал, может ли рентгеновское излучение стерилизовать половые железы.

Качнувшись, Кельно схватился за ограждение трибуны для свидетелей, потому что ясно увидел ловушку, расставленную ему Баннистером. Он в отчаянии бросил взгляд на своих адвокатов, но те не поднимали глаз.

— Ну же? — с той же мягкостью в голосе Баннистер потребовал от него ответа.

— Как врач и хирург я знал о некоторых разрушительных эффектах рентгеновского излучения.

— Я бы хотел уточнить, что в полной мере никто не знал об этом. Иными словами, не проводилось никаких работ в этой области.

Любой человек, имеющий отношение к медицине, знает, что радиация опасна.

— В таком случае, если это так хорошо известно, почему же Восс продолжал экспериментировать?

— Спросите у Восса.

— Он мертв, но вы-то, доктор Кельно, тесно сотрудничали с ним в то время. Я предполагаю, что Восс хотел точно установить, какая доза радиации необходима для стерилизации здорового человека, потому что он не знал ее, и никто не знал, а я предполагаю, что Восс объяснял вам свои замыслы и вы о них имели представление. Итак, доктор Кельно, что происходило с изъятыми органами?

— Не знаю.

— Разве их не забирали в лабораторию, чтобы удостовериться, сохранили они жизнеспособность или нет?

— Может быть.

— Я предполагаю, что изъятие желез можно было бы считать вторым этапом эксперимента.

— Нет.

— Но когда эти люди подвергались облучению, эксперимент на этом не заканчивался, не так ли?

— Я оперировал, чтобы спасти их жизнь.

— Будучи уверенным, что им угрожает рак? Кто непосредственно проводил облучение?

— Немец-лаборант по фамилии Креммер.

— Насколько он был опытен?

— Опыта у него явно не хватало, и именно поэтому я и опасался возникновения рака.

— Понимаю. Опыта не хватало. Он был повешен за свои деяния, не так ли?