Дмитрий Медведев - Это было под Ровно

Удача этой операции была не случайной. Ею руководил Сергей Трофимович Стехов, мой заместитель по политической части. Стехов любил боевые операции и тщательно к ним готовился, продумывая каждую мелочь. Наши партизаны считали за счастье идти на операцию со Стеховым.

Заслужить общую любовь партизан-дело не такое легкое, а Стехова все любили и уважали. В нем сочетались замечательные качества бесстрашного командира-большевика и хорошего товарища. Маленького роста, стремительный, всегда опрятно одетый, перетянутый ремнями, с автоматом-маузером и полевой сумкой, он, в прошлом штатский человек, выглядел как на параде. В наших условиях жизни такая подтянутость была необходимым примером для партизан.

Сергей Трофимович всегда был среди бойцов; его обычно видели в подразделениях. Сидит, попыхивает трубочкой, которая служила ему, некурящему, защитой от мошкары, и о чем-то разговаривает, кого-то выслушивает, кому-то дает совет.

Приближался праздник рождества. Подготовку к празднику гитлеровцы начали с обычного грабежа населения. Валя Довгер прислала нам сообщение, что в село Виры нагрянули враги, забирают последние продукты; на мельнице вытащили всю муку.

Мы решили взять крестьян под защиту. На дороге, неподалеку от села Виры, нам довелось увидеть «предпраздничную» картину.

Впереди группы немецких солдат шествует немецкий офицер в эсэсовской форме, в белых перчатках. Он не просто идет – он торжественно шагает. Солдаты держат ружья наготове (все-таки о партизанах они не забывают!). Позади идут четыре пары волов, запряженных в телеги. На телегах визжат кабаны, кудахчут куры и гуси. Такова «заготовка» к праздничному столу.

Когда гитлеровцы подошли, Стехов первым дал очередь из автомата. Офицер вскинул руки и упал. За Стеховым мгновенно открыли огонь остальные бойцы, и в течение нескольких минут враги были перебиты. Только двое залегли в кювет и открыли огонь.

Пока возились с ними, из Клесова на машинах к гитлеровцам подъехало подкрепление. Послышалась команда, немцы рассыпались и с ходу начали наступать на партизан. Но это Стехов предусмотрел. Метрах в трехстах от места засады в сторону Клесова он выдвинул несколько бойцов специально на тот случай, если из Клесова придет подкрепление. Поэтому не успели гитлеровцы сделать и нескольких шагов, как эта группа открыла по ним огонь. Бой длился всего минут двадцать. Награбленное фашистами было возвращено крестьянам.

Местные власти были бессильны в борьбе с нами. Немецкий офицер, комендант местечка Моквин, писал в Берлин:

"Дорогая жена Гертруда! Положение стало очень серьезным.

Кругом партизаны. Мы не показываем носа из своего дома.

Никогда в жизни у меня не было таких рождественских праздников. Сижу и дрожу за свою жизнь, каждую ночь жду прихода партизан. Прислали мне жандармов – да разве десяток жандармов справится с партизанами, которым помогает все население.

Послал тебе посылочку; не знаю, дошла или нет. Посылаю двести марок и не уверен, что они дойдут до тебя. Получишь – немедленно сообщи".

Комендант сомневался не напрасно.

И посылочку, и двести марок, и это недописанное письмо перехватили партизаны. Попал к нам под самый Новый год и муж Гертруды.

Новый 1943-й год мы отметили партизанской елкой. Во имя того, чтобы в каждой советской семье новогодние елки были всегда счастливые и радостные, наша партизанская должна была быть боевой, беспощадной к врагу. В новогоднем номере газеты было помещено объявление:

«От желающих участвовать в новогодней елке требуются елочные украшения. Мы принимаем: 1. Светящиеся гирлянды из горящих фрицевских поездов. 2. Трофейные автоматы для звукового оформления. 3. Фрицев любого размера. 4. Каждый может проявить свою инициативу. Подарки сдавать до 31 декабря».

Гирлянду из горящего поезда преподнесла на «новогоднюю елку» группа подрывников во главе о Маликовым.

Сарненскими лесами, где мы находились, враги сильно интересовались. Чтобы отвлечь их внимание, мы решили взорвать поезд с западной стороны города Ровно, на железной дороге Ковель – Ровно.

Маликов, инженер по специальности, с двенадцатью бойцами взяли крупные мины и отправились к намеченному месту. Они расположились поблизости от полотна железной дороги и с наступлением темноты подползли к будке стрелочника.

Старик-стрелочник охотно рассказал, что поезда здесь ходят часто и сильно груженные, в сторону фронта – с войсками и вооружением, на запад – с ранеными, обмороженными и награбленным имуществом. Поняв, что наши хотят сделать, старик сказал:

– Мне уж ладно, только вот как быть с народом? Ведь их постреляют!

Оказалось, что для охраны железной дороги немцы мобилизовали крестьян из ближайших деревень и предупредили, что, если будет совершена диверсия, их расстреляют. Сторожевые посты из крестьян стояли метрах в пятидесяти друг от друга.

– Мы сами с ними посоветуемся, – сказал Маликов.

Разговор с крестьянами сразу пошел по душам. Крестьяне и не подумали отговаривать наших, нет, обсуждали только, как произвести взрыв и уберечь их от беды. Одна пожилая крестьянка предложила:

– А вы нас, ребятки, вяжите и делайте свое дело. Рты, что ли, заткните, ударьте, что ли, чтоб синячок позаметней был.

– Ну, уж бить-то вас нам не хочется!

– Тогда мы сами малость поколотим друг друга, – ответила та же крестьянка.

И смех и горе! Пока наши закладывали мины, «сторожа» тузили друг друга. Потом партизаны их связали и положили около костра. Скоро появился поезд. Взрыв состава, груженного оружием, боеприпасами и другими военными материалами, был произведен блестяще. Паровоз стал «на-попа». Шестьдесят вагонов разбились и сгорели.

Это был наш елочный подарок стране!

В январе ударили двадцатиградусные морозы. Наши чумы – так мы называли свои лесные шалаши – оказались совсем неприспособленными для зимы. Часто меняя место лагеря, мы не могли устраивать теплые землянки, а ограничивались постройкой чумов из тонких жердей, обложенных еловыми ветками и засыпанных землей. Вместо дверей навешивали плащ-палатки. В середине крыши чума оставляли большую дыру для выхода дыма. Костер горел в самом чуме, а вокруг него веером укладывались спать партизаны: ноги к костру, головы – под своды чума. От костра ногам жарко, а там, где голова – мороз. Бывало так: проснется человек, хочет встать, а головы поднять не может – волосы примерзли. Ночью то один, то другой вскочит от холода, потопчется у костра, чтобы согреться, и, съежившись, снова ложится. А тут еще другая беда навалилась. По законам физики, дым из чума должен был выходить в верхнюю дыру, но у нас дым вверх не выходил, а стлался по чуму, выедая глаза. Вероятно, мы все-таки неправильно строили свои шалаши.