Владимир Грусланов - По дорогам прошлого

Не каждый получал право надеть на левый рукав гимнастерки, пиджака или старенького пальто такую почетную кумачовую повязку. Только лучших, проверенных в работе людей выделяли заводы и фабрики в число красногвардейцев.

Максимов задумался, вспоминая грозовые дни, когда зарождалось первое в мире государство рабочих и крестьян.

Выдернув из книги красную ленточку с такой волнующей сердце надписью — «Красная гвардия», — он протянул ее сержанту.

— Храни у себя, товарищ Демидов. На память о нашей боевой жизни. Не расставайся с нею. Пусть она напоминает тебе славного предка Красной Армии — героическую Красную гвардию.

Сержант поблагодарил капитана и, бережно свернув повязку, вложил ее в комсомольский билет и опустил поглубже в карман гимнастерки.

..Январь тысяча девятьсот сорок четвертого года.

Вокруг блокированного фашистами Ленинграда завязались ожесточенные бои. Советские войска шли на прорыв.

Солдаты батальона капитана Максимова залегли в занесенной снегом глубокой канаве вблизи поселка, прикрывающего выход к шоссейной дороге.

За разрушенными домами, за обвалившимися печными трубами, среди груд мусора и щебня окопались фашисты. Они яростно отбивались от натиска советских пехотинцев, отстреливаясь из минометов и пулеметов, укрытых в развалинах зданий.

Огонь фашистов был таким плотным, что пехотинцы не могли сделать последнего броска. Они не в силах были перебежать те пятнадцать-двадцать шагов, которые отделяли их от окраины поселка.

«Только бы моим ребятам добраться до какого-нибудь бугорка там, в поселке. Зубами вцепились бы…» — думал Максимов.

Словно читая мысли командира, к Максимову подполз сержант Демидов.

— Товарищ капитан! Разрешите? Дело верное! — обратился он к Максимову, показывая на засыпанную снегом канаву. Она тянулась изогнутой линией к торчавшему на краю поселка остову дома на левом фланге противника.

— Не глубокая, правда, канавка, товарищ капитан, зато не под обстрелом! — убеждал Максимова сержант.

Не все было так, как казалось или как хотел представить капитану Демидов. В одном он не ошибался: канава действительно почти не обстреливалась противником. До нее с трудом доставал минометный и пулеметный огонь фашистов, укрепившихся по фронту и правому флангу поселка против батальона Максимова.

С опасностью для жизни по выемке можно подобраться к крайнему дому, вернее, к груде камней слева от поселка, — решил капитан.

— Действуй! Бери с собой Ермакова. Вдвоем сподручней, — сказал он сержанту.

Демидов с ефрейтором Ермаковым, отчаянным парнягой с Кубани, прихватив ручной пулемет, диски с патронами и автомат, поползли по выемке вперед.

Белые халаты маскировали их.

Ползли медленно, прижимаясь к снежному покрову и останавливаясь всякий раз, когда фашисты усиливали обстрел. Левый край канавы был выше правого и прикрывал храбрецов.

Спустя несколько минут они добрались, наконец, до груды камней на краю поселка. Это был фундамент и часть обрушившейся стены дома.

Демидов быстрым движением руки вытащил из-под маскхалата и поднял над головой красный флажок. Он махал им из стороны в сторону, ожидая сигнала к броску вперед.

Уступ стены скрывал сержанта с товарищем от врагов. Фашисты не видели смельчаков. Зато советские солдаты глядели на них с восторгом.

Алый язычок флажка трепетал под порывами ветра в руке сержанта, будто говорил: «Сюда, здесь свои!»

Подняв с земли обломок ветки, сержант прикрепил к ней флажок и воткнул ветку в снег. Затем он положил на камни пулемет и открыл огонь по фашистам. Ефрейтор стрелял из автомата.

Фашисты не ожидали удара с фланга.

В рядах противника началось замешательство.

Максимов дал команду подниматься и бросился с солдатами к поселку.

Гитлеровцы не выдержали, отступили.

Батальон Максимова занял поселок и вышел на важную шоссейную дорогу.

Капитан не забыл о Демидове. Как только сражение стихло, он подошел к тому месту, где еще развевалась узенькая полоска красной материи, и увидел на конце воткнутой в снег ветки красногвардейскую повязку.

Возле ветки стоял сержант с пулеметом в руках.

Демидов еще не остыл от пыла боя и прилаживал поудобней пулемет, чтобы открыть огонь по фашистам, как только они пойдут в атаку. Но враг молчал.

— Та самая? — спросил, ласково улыбаясь, Максимов.

— Она, — ответил смущенный сержант. — Извините, товарищ капитан, ничего другого под рукой не нашлось. Я сниму!

— Береги ее! Теперь она — твое личное боевое знамя! Личное! Понимаешь?

Закончилась Великая Отечественная война. Прошло много лет. О своем подчиненном, сержанте Демидове, Максимов вспоминал все реже и реже. Вскоре после прорыва блокады Ленинграда пулеметчика с тяжелым ранением отправили в госпиталь. Связь с ним прервалась.

Но образ смелого, храброго, стойкого воина-комсомольца всегда хранился в памяти командира. Иногда он вспоминал, как Демидов, выходец с Урала, с увлечением рассказывал товарищам о своем богатом суровом крае. Этим пулеметчик был особенно мил Максимову.

— Любит малец родину! По-настоящему любит! — говорил он.

Давно уже капитан демобилизовался, давно оставил ряды Советской Армии и снова занялся мирным трудом, своей исконной профессией железнодорожника — дежурного по станции.

Как-то во время дежурства на Московском вокзале в Ленинграде к Максимову подошел плечистый майор-артиллерист с двумя колодками наградных ленточек на кителе.

Он обратился к дежурному за справкой. Максимов объяснил. Казалось, все было ясно, но майор продолжал стоять перед дежурным, пристально вглядываясь в лицо.

Максимов почувствовал себя неловко. «Неужели не понял?» — подумал он и спросил:

— Вы не поняли меня?

— Все в порядке, спасибо! — промолвил майор и вдруг, будто вспомнив что-то, оживился.

— Ваше лицо знакомо мне, — сказал он, смеясь. — Думаю, что не ошибаюсь. Нет, не ошибаюсь! Уверен в том! В годы Великой Отечественной войны мы служили в одной части!

Максимов никак не мог припомнить, где, в какой части служил он с майором.

Они начали перечислять полки, дивизии и места сражений, выясняя, где служили в одном и том же воинском подразделении. Они называли фамилии генералов и полковников, командовавших этими полками и дивизиями, вспоминали отличившихся в боях солдат и командиров и не могли определить, где же это было, когда.

— Кажется, я вспомнил, товарищ майор, — засмеялся дежурный по станции. Его глаза потеплели. — Я помню вас сержантом, секретарем комсомольской организации нашего батальона. Боже мой, как давно это было!

И как вы изменились! Демидов! Да, да, Демидов!