Николай Гейнце - Генералиссимус Суворов

Суворов перекрестился и с 1000 человек в тот же день выступил из Люблина, сказав:

— Спасем наших, а там пусть делают со мной, что хотят! Я ответчик.

Генералу Веймарну он написал;

«Фитиль на пушке. Суворов в поле!»

На четвертые сутки Александр Васильевич уже был в Слониме, пройдя более 200 верст. Человек полтораста от усталости остались в тылу, но Суворову некогда было их дожидаться.

— Где войска Огинского? — спросил он, придя в Слоним.

— В пятидесяти верстах отсюда, в местечке Столовичах, — отвечали ему.

— Чудо-богатыри! — обратился Александр Васильевич к своим солдатам. — Даю вам два часа отдыха — и вперед, бить Огинского.

— У Огинского четыре тысячи человек войска и артиллерия, — заметил Суворову Лопухин.

— Помилуй бог! — воскликнул он. — Да ведь это только по пяти человек на одного нашего солдата, а они справлялись и с десятками.-

На другой день в десять часов вечера Суворов уже был перед Столовичами.

Ночь была темная, небо покрыто тучами. Поляки и не помышляли о неприятеле, а он уже был тут как тут. Мигом были сняты неприятельские пикеты: часовые, стоявшие при входе в местечко, переколоты.

Но один из них спасся и, выбежав на улицу, закричал:

— К ружью! Неприятель!

В эту самую минуту русские ворвались в город с примкнутыми штыками.

«Ура» раскатилось подобно грому.

Началась ужасная резня. Поляки стреляли из домов и, собравшись густыми толпами, нападали на русских. Наша пехота колола их без пощады, конница рубила и топтала лошадьми — все бежало от русских в поле, за местечко, где большая часть отряда Огинского стояла на бивуаке. Русские, взятые Огинским в плен при Речице и запертые в одном из городских домов, бросились из окон и примкнули к своим.

Триста человек отборной гетманской стражи, называвшихся «янычарами», мужественно защищались в домах. Все они были переколоты — и к утру местечко очищено от неприятеля.

Но это был не конец, а только начало геройского подвига. Завязалась новая жестокая битва. Поляки, стоявшие за городом, сами напали на русских.

— Чудо-богатыри! — сказал Суворов. — Спастись некуда, или нам лечь здесь, или им! На штыки, ура!

Поляки, особенно литовцы, сражались отчаянно в открытом поле: штык против штыка, грудь против груди. Поле сражения было покрыто трупами. Наконец поляки уступили.

Вдруг во весь опор примчались польские уланы из отряда генерала Беляка, стоявшего с двумя полками поблизости Столович. Уланы окружили слабый отряд Суворова, и битва возобновилась с прежним ожесточением. Но при всех усилиях, при отчаянной храбрости неприятеля не было возможности сломить суворовского фронта. Люди его — каменные!

Казаки после продолжительной резни, наконец, прогнали польских улан. Колонна наша бросилась бегом на неприятеля и ударила в штыки. Неприятель дрогнул и побежал. Огинский скрылся еще ночью.

Польский отряд, оставшись без вождя, рассеялся, оставив половину своих на месте сражения. Число пленных превысило число победителей.

Вся-артиллерия Огинского (12 пушек), обоз, гетманские регалии, военная казна, раненые и множество лошадей достались победителям. Суворов потерял около ста человек убитыми, но освобожденные им русские пленники поступили на их места.

Дав отдохнуть своим храбрецам один только час, Александр Васильевич возвратился в Слоним и, оставив там пленных, раненых и тяжести, под малым прикрытием пошел немедленно к Пинску, где находилось остальное войско Огинского и где было собрание его приверженцев, разогнал их, рассеял, принудил к покорности и через Брест возвратился в Люблин, успокоив Литву и лишив конфедератов последней надежды на возмущение этой провинции.

И поляки, и русские едва верили этим неслыханным подвигам! Только и разговору было, что о Суворове.

Но Александр Васильевич должен был тяжко отвечать за свою славу. Генерал Веймарн отнял у него команду и отдал его под военный суд за ослушание. Он имел на то полное право.

Суворов сказал:

— Судите, казните, а все-таки Огинского нет и Литва спокойна! Я сделал свое дело, делайте вы свое.

Императрица Екатерина велела, однако, освободить победителя от суда и ответственности и прислала ему орден святого Александра Невского [13] Булгарин Ф. В. Суворов. . Незадолго перед тем он получил орден святой Анны.

— Матушка меня не забывает, — растроганным голосом произнес Суворов, утирая слезы, получив известие о милости мудрой монархини.

Поощренный с высоты престола, Александр Васильевич с новой энергией стал появляться с почти нечеловеческою быстротою перед конфедератскими полчищами со своими непобедимыми «чудо-богатырями».

При одном имени «Суворов» конфедераты уже падали духом, а это на войне всегда начало поражения. И действительно, неприятель всегда бежал перед «каменными суворовцами».

Повсюду за Александром Васильевичем следовал и Николай Петрович Лопухин и среди этой боевой горячки находил забвение от мучительно-сладких дум о княжне Александре Яковлевне Баратовой. К нему не доходило о ней никаких известий.

— Жива ли она?.. Не вышла ли замуж? — это было для него равносильно ее смерти.

Вот вопросы, которые в часы отдыха от битв туманили ум молодого человека.

Отдавший Суворова под суд Веймарн вскоре был сменен Бибиковым, оказавшимся человеком более мягким и яснее понимавшим достоинства Александра Васильевича.

Изменяя в декабре 1771 года распределения войск, Бибиков в предписании своем Суворову говорил: «Оставляю, впрочем, вашему превосходительству на волю, как располагать и разделять войска, как за благо вы, по известному мне вашему искусству и знанию земли и, наконец, усердию к службе, рассудить изволите». Далее он писал: «Для занятия войсками нашими Замостья прошу подать мне мысли, каким образом оное достигнуть бы можно».

Таким образом, между Суворовым и Бибиковым установились добрые отношения, которые не изменились до конца совместной службы подчиненного и начальника в Польше и продолжались по отбытии Александра Васильевича на другой театр войны.

Наступил 1772 год.

На большом военном совете у русского посланника в Варшаве решено было покорить все укрепленные места, находившиеся во власти конфедератов.

Русские войска, состоявшие под начальством Бибикова, предполагалось разделить на три корпуса, из которых один должен был действовать в поле, а два другие непременно производить осадные работы. Для сбережения войск положено было не прибегать к штурмам. Королевско-польские войска под начальством Браницкого назначались в помощь русским.

Плану этому в самом начале нашлась помеха. Еще в сентябре месяце 1771 года прибыл из Франции через Вену, на смену Дюмурье, генерал-майор барон де Виомениль с несколькими офицерами и с порядочным числом одетых лакеями унтер-офицеров. Центр конфедератской агитации перешел из Эпериеша в Белиц, на самой границе, а Бяла, лежащая против самого Белица, избрана главным сборным пунктом.