Николай Гейнце - Генералиссимус Суворов

— Слушатели рассмеялись. Франтик молчал.

— Вот так-то, сударь мой, и наука, преподаваемая французами детям русских бояр, она, как вакса, съест всю доброту и крепость души русского человека: он не будет знать ни Бога, ни святой православной Руси, не будет иметь чистой любви к царю и отечеству, не станет любить и уважать своих родителей, не будет годен ни на что и никуда… точно так же, как стали негодны мои сапоги.

С этими словами Суворов низко поклонился молодому человеку и хотел уже удалиться, но в это время заиграли ритурнель нового танца.

Александр Васильевич быстро обернулся, подскочил к молодому щеголю и сказал:

— Вот это, сударь, по вашей части… Помилуй бог! Мы с вами будем танцевать!.. Казачка, что ли?

Молодой человек сначала нахмурился, но потом, рассудив, вероятно, что в танцах он в свою очередь может подурачить Суворова, согласился с принужденною улыбкою. Стали на места. Юный князь легко выделывал необыкновенные па и антраша.

— Помилуй бог, как хорошо, помилуй бог, какой искусник! — говорил Суворов и когда танцор приближался к нему, то, подтопывая в такт ногою, повертывался кругом.

Окончив танец, франт с насмешливой улыбкой обратился к Александру Васильевичу:

— Теперь, генерал, ваша очередь. Покажите ваше искусство.

— Помилуй бог. Куда уж мне против вас. А вот вам парочка.

Суворов взял за руку и подвел его к нарядно и модно одетой даме и уж хотел удалиться, как среди расступившихся смеющихся придворных появилась императрица.

Улыбаясь, подошла она к чудаку-генералу и, ласково улыбаясь, сказала:

— Спасибо вам, Александр Васильевич, что проучили молодчика.

— Помилуй бог, матушка-государыня, где мне других учить, я и сам ничего не знаю.

Он упал перед ней на колени. Императрица подала ему руку. Суворов, стоя на коленях, поцеловал руку монархини.

— Встаньте, мне надо поговорить с вами…

Александр Васильевич быстро вскочил. Они пошли по зале.

— Кстати, я должна вам сказать, что вы мне будете очень нужны в Финляндии, — обратилась она к нему.

— Слушаю, матушка-государыня.

Они подошли к дверям второй залы, и Суворов откланялся, а вскоре и уехал из дворца.

Таков был этот «кумир солдат», непобедимый воин, народный герой. Он любил все русское, внушая любовь к родине и часто повторял:

— Горжусь, что я россиянин!

Франтов, подобных молодому князю, подражавшим французам, он обыкновенно спрашивал:

— Давно ли изволили получить письмо из Парижа от ваших родных?

Еще до конфедератской войны один возвратившийся из заграничного путешествия офицер привез из Парижа башмаки с красными каблуками и явился в них на бал, где был и Александр Васильевич. Последний не отходил от него и все любовался башмаками.

— Одну пару вывезти изволили? — вкрадчиво спросил он его.

— Нет, я привез три пары.

— Пожалуй, пришлите мне одну… вместе с изданным в Париже вновь военным сочинением Гюберта.

Последним, однако, этот офицер не запасся и вследствие этого стал избегать встречи с Суворовым.

В другой раз об одном русском вельможе говорили, что он не умеет писать по-русски.

— Стыдно, — сказал Александр Васильевич, — но пусть он пишет по-французски, лишь бы думал по-русски.

Таков был, повторяем, Суворов — этот истинный патриот-полководец.

Выбравшись из наполненных нарядной толпой придворных дворцовых зал, он прямо поехал домой. Он жил недалеко, в одном из домов на набережной Мойки, занимая небольшую, просто меблированную квартирку. Штат его прислуги состоял из камердинера Прошки, или Прохора Степановича, сына старого дядьки Александра Васильевича — Степана и повара Митьки.

Задумчиво прошел Александр Васильевич прямо к себе в спальню. Убранство этой комнаты было более чем просто. На полу было положено сено, покрытое простыней и теплым одеялом; у изголовья лежали две подушки. У окна стоял стол для письма и два кресла. В одном углу маленький столик с рукомойником, в другом еще стол с чайным прибором.

— Прошка! — закричал Александр Васильевич.

Прошка немедленно явился.

— Кибитку починили? — спросил Суворов.

— Починили, Александр Васильевич, — отвечал Прошка.

— Ну, так помоги мне раздеться.

С наслаждением сбросил с себя Суворов ненавистное ему бальное платье. Раздевшись, он вздохнул свободно и потянулся.

— Ну, теперь давай одеваться, — сказал он.

Прошка с изумлением вытаращил на него глаза.

— Что ты стоишь? — закричал Александр Васильевич. — Помилуй бог, как ты глуп, Прошка. Нешто ты не слышишь, что я тебе сказал?

— Слышал, Александр Васильевич, — отвечал Прошка, почесывая затылок, — да только… '

— Что только? Коли слышал, так и исполняй! Живей, доставай платье.

Прошка вышел и вернулся, бережно неся на правой руке платье. Через несколько минут Суворов уже был одет.

— Вот так! — сказал он. — Помилуй бог, как теперь хорошо! Ступай, Прошка, вели закладывать кибитку.

— Куда это вы собираетесь, Александр Васильевич, в такую пору?

— Много будешь знать, скоро состаришься, — отвечал Суворов. — Скорым шагом марш!

Прошка исчез. Александр Васильевич между тем отворил шкаф, пересмотрел заглавия некоторых книг, вынул одну из них и, сев к письменному столу, стал переписывать ее. Прошка вернулся.

— Не прикажете ли чего покушать, Александр Васильевич? — спросил он.

— Покушать? — повторил Суворов, продолжая перелистывать книгу— Как же, как же, покушать бы не худо!

— Чего прикажите?

— А что есть, что есть?

— Митька сказывал, что есть холодное из солонины, с квасом, с хреном.

— Не хочу.

— Есть еще сырая кислая капуста с квасом.

— Капуста хорошее дело, да теперь не хочу.

— Редька с конопляным маслом.

— Вот это славно! Принеси-ка мне редечки с конопляным маслом да с солью. Это русскому здорово, помилуй бог, как здорово, — заметил Александр Васильевич. — А чай у тебя есть?

— Есть.

— Ну, так сперва редечки, а потом чайку! Это, помилуй бог, как здорово!

Прошка принес Александру Васильевичу поужинать. Суворов с особенным аппетитом ел редьку и приговаривал:

— Вкусно и здорово, помилуй бог, как вкусно и здорово!

Полчаса спустя Прошка явился в дорожном платье и доложил:

— Кибитка подана.

Александр Васильевич вскочил, спрятал в карман книгу, которую читал, перекрестился, накинул шинель на плечи и пошел вниз.

Прошка, не говоря ни слова, последовал за ним.

— Куда прикажете? — спросил он, усадив своего барина в простую дорожную кибитку и садясь сам на облучок.

— Знаешь, где Чухляндия живет? — спросил Суворов.

Прошка уже так привык к своему господину, что понимал его с полуслова и, обратившись к ямщику, скомандовал: