Валентин Ежов - Горькая любовь князя Серебряного

Звонко раздавался между обрядовым пением девичий смех и дружный гогот парней.

Свадьба подошла к церковному крыльцу.

Следуя обряду, священник соединил руки молодых, накрыл епитрахилью, повел невесту с женихом в церковь.

— А-а-а!!! — вдруг дико заверещала одна из девиц, оглянувшись.

Опричники наехали как тати. Монашеские скуфейки, черные рясы и сапоги, черные кони все в черной сбруе, у седел — собачьи головы и метлы. Только один, скакавший впереди, чернобородый детина был в красном кафтане и рысьей шапке.

Парни и девки кинулись врассыпную.

Невеста обомлела от ужаса.

Священник поднял над головой напрестольный крест, пытаясь возразить, но его загнали в церковь и заперли засовом.

Невеста испуганно озиралась по сторонам. Жених молчал, разинув рот.

— Эй, тюха!.. Ты что ль жених-то? — прищурился чернобородый, перегнувшись в седле.

Парень почесал затылок.

— Чаво?

— Чаво! Чаво! — опричник спрыгнул с коня, осклабился. — Ай, девка! — подмигнул он невесте. — Ярочка, конопатая! Подь сюда, кому говорю!

Еще двое спешились, подхватили невесту под руки.

— Митя, чего они? Митенька! — закричала она. — Митя-а-а!

— Пусти! — опомнился наконец жених. — Отдай! Не трожь!.. А то осерчаю!

— От, пенек! — захохотала опричная братия. — Сам Матвей Хомяк с ним породниться желает, а он не рад.

Парень засучил рукава, плюнул в могучие кулаки и врезал одному так, что тот, отлетев к церковному крыльцу, хряснулся о ступени и затих.

Но тут ременная плеть со свинцовым грузилом, одним, ударом которой охотники просекают голову волку, сбила парня с ног.

— Люди добрые!.. Что же это? — вопила невеста. — О-ой, о-ой, о-о-оо-оой!!!

Чернобородый тащил ее в церковный сарай у погоста. Двое помогали ему.

Митька так и остался лежать возле церковного крыльца.

В полумраке сарая, по углам, грудилась, церковная утварь. К стенам были прислонены могильные кресты, заступы. У повозки, на клочьях сена, была распята невеста Митьки. Двое держали ее. Один — за руки. Другой — за ноги. Девка уже не визжала, а только тоненько скулила;

— Дяденьки, отпустите… Дяденьки! Чернобородый, скинув кафтан, склонился над ней и одним движением своей здоровенной лапы разодрал ей одежду от горла до подола. Обнажились крепкие груди, крутой живот и толстые ляжки девицы. Хомяк, торопливо развязав ширинку, повалился на нее. Девка вновь завизжала.

Хомяк закрыл ей ладонью рот и тут же отдернул руку.

— Кусается, стерьва! — заржал державший руки.

— Нужно уметь кошечку греть; чтобы она не царапалась! — хохотнул другой.

Хомяк сорвал со своей головы рысью шапку и заткнул ею рот девицы.

Князь Серебряный в окружении своих ратников стоял на краю леса. Скрытые кустами, все молча смотрели на село, раскинутое внизу. Это была Медведевка. Оттуда доносились истошные крики.

Там метались всадники в черных одеждах.

— Кто же это может быть? — спросил Серебряный.

— Разбойные люди, видать, — сказал Михеич. — Ишь, злодей, скотину хочет срубить! — кивнул он на всадника с саблей в руке, гнавшегося за коровой.

— С того краю лес близко подходит. Подъедем тайно и ударим.

— Их же вдвое против нас, князь! — сказал Михеич.

Серебряный ничего не ответил ему.

В Москве, в церкви, молилась Елена. В храме народу не было, только лики святых, освещенные лампадами, внимали тихому голосу.

— Услыши меня, мать Пресвятая Богородица! Услышь молитву мою!.. Спаси и помилуй раба божьего, воина Никиту! Спаси его от меча, от пули и от стрелы спаси.

Первая московская красавица, двадцатилетняя Елена Дмитриевна, молилась Божьей матери.

— Пресвятая Богородица! — шептала она. — Изнемогает душа моя, истомилось сердце в ожидании… Молю — не оставь меня, беззащитную. Сотвори так, чтобы скорее вернулся он — свет очей моих.

— Я не помешал твоей молитве, Елена? — услышала она голос.

Высокий, чернокудрый, к ней подходил князь Афанасий Иванович Вяземский. Глаза его выражали безнадежное отчаяние. Он шагнул вперед и встал напротив Елены. Она отвернулась.

— Что ж ты отворачиваешься, Елена Дмитриевна? Что ты делаешь со мной?! — с яростной горечью спросил Вяземский.

Поднявшись с колен, Елена хотела уйти, но Вяземский заступил дорогу.

— Пойми, Елена, я не могу без тебя! Не могу вымолить себе покою! Что ты глаза отводишь?

— Оставь, князь, ради Христа не надо, не унижай себя! — побелев лицом, прошептала Елена.

И она быстро пошла из церкви.

Вяземский рухнул на холодные плиты. На его глазах заблестели слезы.

— Господи! Где ты?! — воззвал он. — Я не могу жить! У меня тут, — прижал руку к сердцу, — у меня тут что-то такое, что не дает мне жить… Я умру, если она не станет моею! Помоги мне, Господи!

Свечи, слегка потрескивая, оплывали.

Около церкви холопы Вяземского ожидали хозяина. Увидев торопливо вышедшую из церкви Елену, опричники оживились, послышались реплики:

— Ишь ты!.. Обратно нос задрала!

— И чего бабе надо? Отчего наш князь ей не глянется?

— Оттого!.. Упрашивает, ублажает…

— Во, во! Взял бы за косы, да отволок в кусты!

— Это — да! Это б… Сама его под венец потащила!

— Князья!.. Слабы они на эти дела! — прозвучало с презрением.

— Да не-е… — стал пояснять один. — Другую может и отволок бы. А ейный отец, что под Казанью убили, царский окольничий был!

— Ого! Потому, знать, и спесивая.

— Да-а, сирота, а спесивая!

Мрачный Вяземский, выйдя из церкви, молча взмыл в седло, пустил скакуна в опор. Холопы поспешили за своим хозяином.

Разорившие свадьбу опричники с гиканьем метались по Медведевке.

Красный кафтан Хомяка огнем горел на солнце.

— Шерстить всех подряд!.. Хватать девок, ребята! Ничью кровь не жалеть!

Крестьяне убегали, кто куда мог. В поле, в рожь, в лес.

Нагнав старика, один из молодых опричников поставил поперек коня.

— Ты, старый хрен! Здесь девки были, бабы!.. Куда все попрятались?

Мужик кланялся молча, будто язык отнялся.

— На березу его! — закричал Хомяк. — Любит молчать, так пусть на березе молчит!

Один из всадников встал в седле во весь рост, перекинул через березовый сук веревку.

Несколько всадников сошли с коней, схватили мужика.

— Батюшки, отпустите, родимые! Не губите! — завопил тот.

— Ага! Развязал язык, старый хрыч! Да поздно! В другой раз не будешь шутить. На сук его!

Опричники потащили мужика к березе, накинули на шею петлю, схватились за веревку, чтоб подтянуть наверх мужика. В эту минуту из проулка вылетели всадники Серебряного. Их было вполовину меньше, но нападение совершилось так быстро и неожиданно, что они в один миг опрокинули опричников.

Князь рукоятью сабли сшиб наземь Хомяка, спрыгнул с коня.

Придавил ему грудь коленом и стиснул горло.