Колин Маккалоу - Антоний и Клеопатра

— Ну что ты, Агриппа! Разве ты не помнишь, что сделали женщины, когда триумвиры попытались обложить их налогом одиннадцать лет назад? Гортензия все еще жива, она возглавит еще одно восстание. Ты хочешь дать женщинам право голоса? Потому что тогда мы вынуждены будем сделать это.

— Я не вижу разницы, будет ли нами править Клеопатра или наши же римлянки, — сказал Агриппа. — Ты прав, Цезарь. Править должны только мужчины.

Теперь, имея внушительное большинство в палате, Октавиан назначил новыми консулами Луция Корнелия Цинну и Марка Валерия Мессалу, кузена Мессалы Корвина. Вместо того чтобы назначать новых преторов, он закрыл суды. Конечно, это не означало, что все оставшиеся семьсот сенаторов были его сторонниками. Но Октавиан вел себя так, словно все они на его стороне. Он объявил, что сам будет старшим консулом в следующем году, а младшим консулом будет Мессала Корвин. Если в следующем году будет война, Октавиану понадобится вся власть, какую он может получить.

— Демократия — пустое слово, пока Клеопатра и ее фаворит Марк Антоний угрожают Риму, — сказал Октавиан в палате. — Но я клянусь вам, почтенные отцы, что, как только исчезнет угроза с Востока, я верну надлежащее правление сенату и народу Рима. Ибо сначала Рим, потом люди, какими бы ни были их имена или политические взгляды. В данный момент правлю я, потому что кто-то должен это делать! Хотя мой триумвират уже закончился, прошло несколько лет с тех пор, как сенат и народ имели опыт правления, а я участвую в управлении последние одиннадцать лет.

Он перевел дыхание, оглядел ряды с обеих сторон курульного возвышения, на которое он снова поставил свое курульное кресло.

— Сегодня я хочу обратить ваше внимание вот на что. Я не виню Марка Антония за сегодняшнюю ситуацию. Я виню Клеопатру. Ее, и только ее одну! Это она упорно идет на запад, а не Антоний, ее марионетка. Он пляшет под египетскую дудку! Что сделали я или Рим, чтобы заслужить угрозу армией и флотом? Рим и я выполнили свои обязанности, ни разу не пригрозив Антонию на Востоке! Так почему он грозит Западу? Ответ — это не он, это Клеопатра!

И так далее, и тому подобное. Октавиан не сказал ничего нового. И, не сказав ничего нового, не смог перетянуть на свою сторону сотню нейтралов и сотню оставшихся сторонников Антония. А когда он объявил, что обложит доход всех римлян двадцатипятипроцентным налогом, вся палата взорвалась, вышла на улицу и, к радости всадников-предпринимателей, возглавила последующие мятежи. Не имея другого выбора, Октавиан внес в проскрипционные списки триста четыре члена антисената Антония в Эфесе. Это дало ему достаточную сумму от аукциона и продажи их италийского имущества, чтобы заплатить иллирийским легионам.

Агриппа, ставший намного богаче после того, как Аттик покончил со своей болезнью, упав на меч, которого он никогда в жизни не брал в руки, настоял на том, что оплатит двести кораблей.

— Но не неуклюжие большие «пятерки», — сказал он Октавиану. — Я собираюсь использовать либурнийские корабли. Они маленькие, маневренные, быстроходные и дешевые. Навлох показал, насколько они хороши.

Сам невысокого роста, Октавиан усомнился:

— Разве размер не имеет значения?

— Нет, — решительно ответил Агриппа.

В середине лета началось обратное движение с Востока. Несколько сенаторов вернулись в Рим с рассказами о «той женщине» и ее пагубном влиянии на Антония. И они принесли делу Октавиана больше пользы, чем его ораторское искусство. Но никто из этих возвращенцев не мог представить железного доказательства, что грядущая война — идея Клеопатры. Все они вынуждены были признать, что Антоний все еще занимает доминирующее положение в палатке командира. И действительно, казалось, будто это Антоний хочет гражданской войны.

Затем пришла сенсационная новость: Антоний развелся со своей римской женой. Октавия немедленно послала за братом.

— Он развелся со мной, — сказала она, передавая Октавиану короткую записку. — Я должна выехать из его дома вместе с детьми.

Слез не было, но в глазах — боль умирающего животного. Октавиан протянул ей руку.

— О, моя дорогая!

— У меня было два самых счастливых года в моей жизни. Сейчас меня тревожит только одно: у меня недостаточно денег, чтобы поселиться где-нибудь с семьей, разве что всем поместиться в доме Марцелла.

— Ты переедешь в мой дом, — тут же сказал Октавиан. — Дом достаточно просторный, и в твоем распоряжении будет отдельное крыло. Кроме того, Тиберию и Друзу понравится, что теперь будет с кем играть. В тебе материнский инстинкт больше развит, чем у Ливии Друзиллы, чтобы присматривать за детьми. Я думаю, что возьму Юлию у Скрибонии и тоже поселю ее сюда.

— О! Но… если Юлия, Тиберий и Друз тоже перейдут под мою опеку, тогда мне понадобится еще одна пара рук — Скрибонии.

Октавиан насторожился.

— Вряд ли Ливия Друзилла это одобрит.

Сама Октавия не сомневалась, что Ливия Друзилла одобрит все меры, если ее не будет беспокоить целое племя ребятишек.

— Спроси у нее, Цезарь, пожалуйста!

Ливия Друзилла сразу поняла суть просьбы Октавии.

— Отличная идея! — воскликнула она, загадочно улыбаясь. — Октавия не может нести этот груз одна, а на меня бесполезно рассчитывать. Боюсь, во мне материнские чувства развиты слабо. — Она сделала вид, что не решается что-то сказать. — Но может быть, ты не хочешь видеть здесь Скрибонию?

— Я? — удивился Октавиан. — Edepol! Что она значит для меня? После Клодии она мне, конечно, нравилась. Потом она стала сварливой, не знаю почему. Возраст, наверное. Но я вижу ее каждый раз, когда прихожу к Юлии, и сейчас у нас очень хорошие отношения.

Ливия Друзилла хихикнула.

— Дом Ливии Друзиллы, кажется, становится похожим на гарем! Совсем по-восточному. Клеопатра одобрит.

Бросившись к ней, он в шутку укусил ее за шею, потом забыл и Скрибонию, и Октавию, и детей, и гаремы.

Но появилась и ложка дегтя. Гай Скрибоний Курион, которому уже исполнилось восемнадцать, заявил, что он не будет переезжать. Он поедет на Восток, к Марку Антонию.

— Курион, стоит ли тебе ехать? — в смятении спросила Октавия. — Это очень огорчит дядю Цезаря.

— Цезарь мне не дядя! — презрительно отреагировал юноша. — Я принадлежу к лагерю Антония.

— Если ты уедешь, как мне убедить Антилла, чтобы он остался?

— Легко. Он еще не мужчина.

— Проще сказать, чем сделать, — поделилась она с Гаем Фонтеем, который выразил желание помочь ей переехать.

— Когда Антиллу исполнится шестнадцать?

— Не скоро. Он родился в год смерти бога Юлия.

— Значит, ему едва исполнилось тринадцать.

— Да. Но он такой дикий, импульсивный! Он убежит.

— В тринадцать лет его поймают. Совсем другое дело с молодым Курионом. Он уже совершеннолетний и хозяин своей судьбы.