Рахим Эсенов - Слёзы Турана

Был поблизости и безбородый садовник — кара-китан. Поджав под себя перерубленную ступню, он замер, прислушиваясь к упоительному пению из-за высокого забора И только сердце Санджара не тронули нежные напевы. Властитель хмуро смотрел в черное отверстие окна и ду-мал о своем: «Вчера решено снова идти на Самарканд, в котором когда-то он видел свою поддержку. Но кто твердо скажет, что завтра ему не ударят в спину из Балха, Герата или Нишапура?.. Злоба на него бушует во всех эмиратах. Искры гнева часто долетают до дворца. Что делать? Надо найти силы, собраться и ударить с полной мощью, снова доказать всем, что он еще владыка, что его властная рука может покарать даже таких близких ему, как правитель Кумач!.. А тут эта дерзкая девчонка, которой он боится смотреть в глаза, — так они чисты, отзывчивы и преданны. Интересно, почему она ничего не ответила на слова о румийцах? Ах, если бы не эти два голубых мотылька! Нет, пусть она не считает, что молчанием она одержала победу. Мы сумеем ответить на это».

— Эй, кто там есть!.. — неожиданно позвал он.

— Передайте начальнику охраны, чтобы он наказал этого стражника у каменной башни! Воин должен нести службу, а не развешивать уши и слушать песни красоток… А садовника загнать в конюшню, чтоб не заглядывался на гарем. Откусивший яблоко, познав его сладость, захочет съесть весь плод.

Слуги выбежали из библиотеки и за ее окнами раздался жалобный крик Анвара. Тугая плеть стражников уже гуляла по его ребристой спине.

Старик-библиотекарь вытер слезу на покрасневших глазах.

— Повелитель, жизнь старается продлить жизнь, и этого никто не в силах остановить, — заговорил хранитель книг.

— Я знаю, цветы становятся красивыми не для того, чтобы их нюхали. Цвет нужен, чтобы его увидела издалека пчела и опылила. Я не хочу нарушать законы, данные аллахом. Но если пчела нарушает законы, которые утвердили мои пророки, я буду жестоко расправляться с каждым, кто оскорбит их святую память.

— Мы много говорим о любви, иногда играя этим словом и забывая о истинной сути. Основа жизни — сохранение бытия. И какими бы способами общество ни пыталось изменять эти законы, жизнь во власти этих законов. Ты можешь уничтожить садовника. Но ты бессилен заставить его относиться к прекрасному не так, как подсказал ему при рождении аллах. Не лучше ли решить законы о семье и браке в других формах?..

— Я могу приспособиться, но приспособится ли твой скотский закон? Если даже такие высокие заборы, как в моем гареме не удерживают женщину от греха, то удержит ли ее философия выжившего из ума старика?.. Все, что хочет быть греховным, должно быть уничтожено или запугано до такого состояния, чтобы при малейшей мысли о грехе его бросало в дрожь. Семья мусульманина должна быть крепкой. Ибо на нее опирается всеми своими устоями мое государство. Садовнику делают внушение не потому, что его поступок — смертельная вина. Нет, пусть это наказание другим будет в назидание. Законы мусульманской семьи прежде всего должны строго соблюдаться во дворце правителя государства, — Санджар видел, как обеспокоенно забегали глаза девушки, заиграли голубые мотыльки на белом лице, рождая жемчужины слез. Нет, жизнь еще подчиняется ему, у него есть сила и власть. У двери султан остановился.

— Хранитель, пусть твоя дочь останется при моем гареме!..

Старик упал на колени и пополз к ногам султана, целуя ковер.

Аджап застыла у кресла и не потому, что гордость не позволяла упасть на колени перед повелителем вселенной, нет. Предчувствие тяжелого горя сковало все ее тело.

— Ягмур! — тихо и жалобно как бы на помощь позвала девушка.

Санджар обернулся и пристально посмотрел на Аджап.

…А где же в это время был Ягмур? В Балхе. Рядом с огузом Чепни и его другом Джавалдуром, стариком-крепышом, большим любителем коней. Предводитель одного из родов огузов Джавалдур отличался силой, скромным одеянием и резкими жестами воина.

Друзья разместились на берегу канала, под тенью фисташковых деревьев. Разложив еду, они беседовали, вспоминая ночь в караван-сарае.

горячо воскликнул Ягмур.

— Я вижу, что мой совет не пропал даром.

— Велик аллах на небе. Щит, подаренный в ночь, когда наши плети выписывали на спине хозяина караван-сарая строчки Закона, хранит меня от злых умыслов слуги черного ангела… Вовремя ли твой конь ступил на землю родного стойбища?

— Напрасно я спешил. Кумач опять обхитрил огузов.

— По всему видно, что судьба еще столкнет нас с этим шакалом, — отозвался Джавалдур.

— Пока нас не было, через своих людей, он подбил стойбища на возмущение, тем самым вызвав гнев султана. Пусть плеть справедливости пройдется по его заду… Теперь султан еще больше насторожен, он подозрительно относится к огузам. У Кумача был горбун. Верные мне люди передали, что он привез вести из Самарканда. А как там хозяин караван-сарая?

— При въезде в город в то утро, слуга пустил в меня копье. Пролетело мимо.

— Будь осторожен, Ягмур.

— В то же утро Абу-Муслим привел меня в дом своего друга, который представил меня во дворец. Там я рас-казал о своих новостях. Глаза султана помрачнели, узнав о замыслах Самарканда… Я таким образом стал кравчим. Но лучше бы небо не посылало мне эту счастливую случайность. Радость мою омрачило подозрение. Коснувшись глаза, я, кажется, выколол его!..

— Судя по шкуре, украшающей плечи джигита, — перебил Джавалдур, — можно ли думать, что ему тесно в стае орлов султана!..

— А где красавец жеребец, дарованный джигиту счастливой случайностью? — спросил Чепни, блещущий здоровьем и силой.

— В ту ночь мне показалось, доблестный Чепни, что тобой руководит обида, когда ты мне сказал: во дворце тощий пес лижет зад толстому. И судьба наказала меня… Вместе со своим жеребцом-красавцем я потерял нечто большее, чем нашел.

…Спустя некоторое время, после зачисления Ягмура на службу к султану, отряд джигитов загнал в одно из ущелий Копет-Дага косяк диких лошадей. В Мерв был послан Ягмур, известить о радостном событии.

Происшествия последних дней настолько утомили Санджара, что весть об охоте он встретил с радостью и не откладывая, приказал визирю собирать ватагу в дорогу. Накормив из собственных рук кишмишом ретивого до бешенства вороного, Санджар легким движением бросил тело в седло, давая свободный повод застоявшемуся жеребцу. Как пчелы матку обступили нукеры своего предводителя. Начался буйный и веселый марш. На третий день пути отряд достиг долины между скалистыми отрогами Копет-Дага. У той площадки, где разбивали лагерь, Санджар натянул узду и конь, приседая на задние ноги, заплясал под сильной рукой. Неподалеку, на пологом склоне холма, сидел орел, взмахивая громадными крыльями. Царственная птица хотела оторваться от земли, рвала воздух крыльями, но никак не могла ринуться в ветровую синь неба. Санджар пришпорил коня и тот, пританцовывая, боком двинулся к орлу. Птица-великан смотрела на людей, грозно насупившись. Вот она напрягла ноги, рванула воздух крыльями, стараясь взлететь, но снова осталась на земле. И только тут Санджар заметил, что ноги царь-птицы были накрепко захлестнуты толстой змеей. Большая часть тела огромной гадюки находилась в суслиной норе.