Рахим Эсенов - Слёзы Турана

— Все идет превосходно… Но только что получены сведения: трое, переодетые в нищих, были вчера ночью у эмира Кумача. Главный палач прижег им то место, о котором неприлично говорить… И они сознались, что эмир Кумач имеет злые и тайные намерения — часть налога, собранного Омаром с огузов, оставить себе. Дерзкий Кумач снова возмутил близких вам по крови и преданных до последнего дыхания. Таковы новости, о великий!

Взглядом благодарности удостоил султан своего слугу. А в перерыве между двумя поединками над площадью снова раздался голос джарчи:

— О, славные и непобедимые! В день священного праздника наш единственный и солнцеподобный узнал о том, что один приближенный его милостью к великой персоне замышляет измену!.. Слышите — черную изме-ену! Этот негодяй хотел во время битвы с Самаркандом открыть ворота нашей крепости… Но великий султан вовремя разгадал подлый замысел коварного. И сейчас владыка повелевает казнить предателей и изменников! Слушайте все: готовится казнь негодяев! Слу-ша-айте!..

Палачи выволокли к подножью холма оголенных по пояс приближенных эмира Кумача и бросили в пыль. По-звериному бегающие и горящие глаза эмира Кумача ничего не понимали. Он со страхом и ненавистью глядел в холодное лицо султана, но ничего не мог понять.

Палач валил обнаженных на колени, хватал их за волосы и резким ударом загнутого ножа вспарывал груди. На землю, в пыль вываливались трепещущие сердца…

— Слава! — выдохнули первые ряды воинов.

— Единственному и величайшему покровителю Турана!

— Слава щиту и мечу могучего Мерва!

Стражники султана старательно искали Ягмура. Но Чепни хорошо знал повадки псов городского шихне и принимал необходимые меры. После небольшого совещания Чепни стал тайно готовить Ягмура в горы к огузам.

Были закуплены крепкие тюркские верблюды; из шкур волов шились мешки, а в них укладывались лепешки, просо, сушеное мясо. Продовольствием караван запасался на три месяца. В козлиные и бараньи бурдюки заливались вода и вино. Запаслись одеждой. В сшитые шкуры укладывались бурки, куртки, шубы, войлочные и мохнатые шапки…

Старательно собирался в дорогу и сам Ягмур. Анвар достал ему из огромного сундука теплые шаровары, мягкие шагреневые сапоги, сшитые навыворот, и сапоги с загнутыми носами, на твердой кожаной подошве.

В жарком Мерве Ягмуру было трудно двигаться в таком наряде, но впереди была дорога. Уже на второй день пути он с благодарностью вспоминал о заботливых друзьях.

Без происшествий караван добрался до Балха. В соседнюю плетеную корзину, прикрепленную за горбом на огромном верблюде, часто подсаживался пожилой человек. Этот спутник рассказывал юноше о том, как живут огу-зы. А на одной из остановок дал книгу, в которой путешественник Ибн Фадлан описывал жизнь и быт кочевников.

Разговорчивый спутник похвалился и луком, сделанные огузами. Вытерев наконечник стрелы о полу шубы, погонщик протянул лук Ягмуру. Но неокрепшая рука юноши натянула звонкую тетиву из сухожилия буйвола только наполовину. Погонщик улыбнулся и, прицеливаясь прямо с седла, насквозь пробил труп ишака, валявшийся у соседнего бархана. Потом он ласково постучал по луку, протер его шкуркой тушканчика и осторожно завернул в тонкую белую кошму.

Путь лежал к большим горам, вершины которых прятались за облаками. На перевале караван попал в снежную бурю. Верблюды шагали, с трудом вытаскивая ноги из глубокого снега. Но трудности пути не пугали Ягмура. Прошло больше десяти дней, и теперь погода Мерва чудилась Ягмуру райским летом. Казалось, путешествию не будет конца. Но вот на пути каравана показался первый всадник.

Караван-баши подал знак, и погонщики остановили верблюдов. Всадник размахивал копьем и громко кричал:

— Стойте!.. Вы должны дать хлеба! Мое копье не любит ждать.

— Мы едем к вашему повелителю. Мы посланцы великого султана Санджара!

— Я плевал на бороду и нашего и вашего повелителя. Если не дадите хлеба, то вам никогда не видать священной земли огузов. Клянусь всем своим родом и боевым конем! — вытянув непокорную полудикую лошадь ременной тяжелой плетью, всадник стал наседать на караванбаши.

— Почтенный! — обратился к строптивому всаднику старик. — Может быть, ты ослышался; мы едем к вашему кударкину (Кударкин — заместитель эмира)… Мы послы великого султана.

Огуз широко усмехнулся и так крикнул, что его бешеная лошадь присела на задние ноги.

— Кто такой кударкин? Я дерьмо бросаю в его бороду. Передайте это ему. А пока прошу хлеба. Не дадите, то не сделаете шага с этого места, поляжете! — И воин достал стрелу.

Два стражника каравана, перекинув щиты за спину, подтащили дерзкому мешок муки.

— Проезжайте, — слегка посторонившись, сказал огуз, — я сжалился над вами.

Хранитель порядка хлестнул лошадь и скрылся за выступом скалы.

Каждая дорога имеет свой конец. Показалось жилье, по-реяло теплом. В становище, где караван сделал привал на первый отдых, путников приняли радушно. Огузы расстелили ковры, вынесли большие чашки с мясом и кумысом. Люди оказались добрыми и разговорчивыми.

Освоившись с обстановкой, Ягмур осторожно стал расспрашивать о родне мастера Айтака. Главный охотничий из свиты бека, указывая на высокие горы, объяснил, что до стойбища надо ехать еще три дня.

— От большого камня, у входа в ущелье «Трех тигров», придется свернуть на восход Солнца и проехать ровно три фарсаха, — посоветовали Ягмуру.

Он не стал ждать выхода каравана. Утром следующего дня, вскочив на коня, пересек один из притоков Аму-Дарьи и поднялся на перевал. А на пятые сутки в широкой, очень красивой долине Ягмур увидел огромное стойбище огузов.

Привольные и богатые места. Многому удивлялся Ягмур, бродя по стойбищу вольных кочевников. Не было здесь ' ни больших домов, как в Мерве и Балхе, ни шумных базаров… Все было иначе, жили кочевники обособленно, вольно. Постепенно юный джигит стал привыкать к новой для него обстановке.

Однажды над селением раздались громовые удары барабанов. Женщины бросили котлы, мужчины, накидывая халаты, побежали на широкую площадь у подножья гор. По злым и взволнованным лицам степняков Ягмур понял, что случилась беда…

Под навесом на белой кошме сидел седобородый старик в лохматой шапке и строго допрашивал крепкого, бледнолицего пастуха.

— Люди, как судить? — обратился дряхлый степняк к собравшимся.

Руки многих потянулись к ножам, висевшим на тонких ремешках. Пробившись сквозь толпу, полуголый всадник не говоря ни слова, ловко подхватил и вскинул в седло виновника тревоги. Что-то крикнув, он погнал лошадь к лесу у подножья горы, и все селение сопровождало его. У небольшой рощицы мужчины, зло бросая взгляды на виновника, согнули два молодых карагача. И тут же шерстяными веревками привязали ноги пастуха к их вершинам, а потом под общую команду отпустили деревья. Тело мелькнуло в воздухе и деревья выпрямились…