Лайош Мештерхази - Загадка Прометея

Но нет, ведь это надо вообразить такое: бог, всегда и во всем искренний!

Да еще все больше сомневающийся в бескорыстии и искренности чувств, обрушиваемых на него микенскими дамами…

Короче говоря, Прометей грубо обошелся с тончайшим кружевом женской души. Одну за другой оскорбил самых именитых. Тут уж браслет — вознаграждение недостаточное. А он раздаривал их направо и налево, как только приходило в голову, как только улавливал малейший намек.

И в результате именно браслетами вконец разобидел микенок. Обидел тех, кому не подарил браслета. Но обидел и тех, кому подарил, ибо — зачем дарил другим!

Мы уже знаем Прометея. После первых своих приключений он, конечно, спешил к Кузнецу, чтобы, и себе же в радость, сделать из чудесного своего железа изящное тонкое украшение. Но позднее он охладел к этому. Во-первых, просто не поспевал с утра до ночи заниматься в кузне этой «компенсацией» — а ему ли делать что бы то ни было наспех, кое-как?! Тогда уж лучше вовсе ничего не делать! Во-вторых, он видел, не мог не видеть, что дамы, получив подарок, тотчас взвешивают его на ладони, самой же работой не интересуются. Не знают в ней толку. Зато отлично знают — о чем не подозревал Прометей, — что в случае нужды сумеют продать безделушку лишь по цене железного лома.

Словом, Прометей вскоре стал раздавать звенья цепи своей без обработки — на браслеты: дамы даже предпочитали их, говорили, что так «натуральнее».

Однако я опасаюсь, что с некоторых пор Прометеевы браслеты надевать перестали.

Представим себе званый вечер в Микенах. Это, разумеется, отчасти религиозный, отчасти государственный праздник, но прежде всего светский раут. Одна за другой появляются жены и дочери самых знатных особ, и у каждой на руке Прометеев браслет.

Помните, какой скандал разразился на одном из кинофестивалей несколько лет назад, когда две — замечу: только две! — кинозвезды появились в совершенно одинаковых туалетах — «неповторимых» творениях Диора! Какая началась истерика, как обе они тут же вылетели пулей, какой процесс о возмещении убытков навязали Диору! А теперь вообразим то же самое, но при участии дам и барышень из доброй полусотни самых хороших домов! Да еще вот такой нюанс: упомянутых киноактрис, разумеется, никому не пришло в голову заподозрить в том, что они переспали с Диором ради злополучных своих туалетов, — а тут!..

Мы полагаем, что эти события заняли немалое время, к тому же были ведь и перерывы, паузы, так что на все про все следует отвести года три-четыре, а пожалуй, даже пять лет. То у одной, то у другой лицо покрывалось бледностью при виде все новых и новых железных браслетов: «Ну-ну! Этакое дерьмо!.. Могла ли я думать?..» (Слова «этакое дерьмо» — мы-то понимаем, не правда ли? — хотя и завуалированно, относились, по существу, к Прометею. Было бы роковым заблуждением считать столь решительное высказывание косвенной самокритикой!) То там, то здесь на Пелопоннесе вспыхивали скандалы, то там, то здесь начинала вдруг яриться и безумствовать какая-нибудь напористая дама, почитающая себя несравненной красавицей, достойной совершенно особой судьбы. И она проклинала имя Прометея, проклинала тот час, когда Геракл освободил его, час, когда бог появился в Микенах.

— А вы, дурачье, еще такой тарарам, такое торжество устроили в его честь! И ты туда же!

В конце концов, на кого и обратить бедной женщине свой гнев, как не на собственного мужа! «Ты же мямля, ты всегда и все стерпишь, твою жену оскорбляют все кому не лень!»

А муж-то ее тоже не мелкая сошка, вот что надобно помнить!..

Что же до любви истинной… Да, нужно ведь и ее принять во внимание, пусть хотя бы как слабенькую гипотезу. Скромный и нежный цветок, возросший в каком-нибудь захолустном поместье, пристанище во время многодневной охоты, мог, разумеется, привлечь взгляд Прометея — равно как и нарядная рабыня, разносящая напитки в светском собрании, в перерывах между спортивными состязаниями, или как, скажем, простодушная и мечтательная горожаночка с той же улицы, где проживал Кузнец: такая дева, заметив благосклонность бога, была бы потрясена до глубины души и, стыдливо краснея, так трогательно не верила бы очевидному и так была бы счастлива, что это неминуемо имело бы чувственные последствия. О, не хватало еще, чтобы высокий Олимп подстроил и это! Тут уж микенские дамы заговорили бы иначе. Судьба несчастной девчушки, во всяком случае, была бы предрешена. Вспомним: кровавые обычаи только-только начинали выходить из моды — то есть их еще нетрудно было бы и возродить. Я знаю аналогичный случай, происшедший в знакомом мне кругу. Некий — не бог, но что-то вроде — холостой инженер довольно долго колебался между директрисой будапештской бельевой фабрики и мастером одной из поточных линий, работавшей под ее началом (не между придворной львицей и простой горожаночкой!). Так продолжалось с полгода, пока и директриса и мастер поняли, чем вызваны хронические колебания желанного для обеих жениха. Случилось это уже несколько лет назад, но мастер фабрики так и осталась с той поры белошвейкой-частницей. О чем, кстати сказать, нимало не сожалеет. Что, однако же, больше говорит о высоком гуманизме нашего развитого социалистического общества, нежели об отсутствии желания уничтожить врагиню свою у директрисы, когда она приняла «волевое» решение: «Чтобы духу ее здесь не было!»

Увы, как ни смотрю, как ни верчу я эту тему и так и этак, словно калейдоскоп, — все известные нам факторы, а также неизвестные, но вполне вероятные отношения неизменно складываются в траурный рисунок. И я не вижу даже самой малой возможности для Прометея обрести хоть немного счастья, не говоря уж об удаче, благодаря женщинам, благодаря их — можем выразиться и так, поскольку речь идет о боге, — особо пылкому религиозному чувству. Между тем обыкновенный мужчина — и чем обыкновенней, тем вернее, — обязательно извлек бы из всего этого пользу.

Прометей подорвал свой престиж бога в глазах мужчин, ведь между теми, кто приникает к одному и тому же источнику, неминуемо устанавливается некое фамильярное равенство. А оскорбленные женщины делали все возможное, чтобы оскорбились и их мужья!

Итак, микенские господа увидели: Прометей легкомысленно и, можно сказать, компрометирующим город образом расшвыривает то единственное, что в конечном счете составляет его собственную осязаемую «позитивную» ценность; тогда они сразу осмелели и изыскали такой способ изъятия железной цепи, чтобы и бога не оскорбить пуще необходимого, и противу закона гостеприимства не погрешить. Никто не потребовал от Прометея: «Остальное извольте тотчас представить в казну!» — о нет! Ему заказали различную храмовую утварь, большие и малые ритуальные предметы, и, конечно же, не иначе как в память и в честь счастливого освобождения титана, в знак вящей их радости, что он живет в одном с ними городе! Тонко, не правда ли? Воспользовавшись нынешней терминологией, я бы сказал: они учредили орден Великого Огнедарителя, или Микенский орден Великого Бога-Огнедарителя, и попросили Прометея любезно выковать соответствующие побрякушки первой, второй, пятой и так далее степени. Разумеется, из единственно подходящего для этой цели материала. Все это представляется весьма вероятным: ведь только так они могли, не нанося обиды, выманить драгоценный металл у скомпрометировавшего себя бога, — действуя уже не через жен своих, что все же чревато неприятностями, а прямо, но с тем, однако, чтобы драгоценность так или иначе осталась в семье.