Лайош Мештерхази - Загадка Прометея

Быть может, он был «выше этого»? Какое! Бог, отсидевший круглым счетом миллион лет ради Человека — и при каких обстоятельствах! — такой бог не может чувствовать себя «выше» чего бы то ни было, Человеку свойственного. Он действительно не понимал.

Между тем он был необыкновенно, невероятно умен, и это видно было каждому. Из-под его рук выходили изделия необыкновенной красоты, сложные художественные композиции; его остроумные технические решения были совершенны по мастерству выполнения, деньги к Кузнецу текли рекой. Нет, он не глуп, неправда это. Вот только… «Производя оружие, государство становится беднее: оно растрачивает труд на то, что приносит не пользу, а только вред!» (И это говорить в самый разгар «бума»!) «К чему человеку убивать человека? Если бы люди вместо этого работали, земля дала бы им куда больше, чем любая военная добыча». Как будто ему вырезали несколько извилин, честное слово!!

А теперь еще новое: смерть. Только этого и не хватало! Разумеется, Прометей с давних пор знал о смерти все, что следует и возможно о ней знать. Но одно дело — знать, и другое дело — даже для бога — видеть, причем видеть не отчужденно, не равнодушно.

Сперва — смерть Ипполиты. О ней рассказал Тесей. А Прометей вспоминал молодую женщину, пленительно живую, влюбленную женщину, в великолепных, напоенных мягкими ароматами лесах Кавказа, вспоминал такой, какой увидел се впервые. И вот — черви земные точат, превращают в прах это дивное тело.

Затем — Хирон, милый мудрый старец, скончавшийся у него на руках в ужасающих страданиях.

А теперь еще и Геракл. Прометей познал скорбь. Сердце его сжимала горечь утраты, он годами не видел героя, но знал: у него есть друг. Есть . А теперь его нет более. Прометей никогда больше его не увидит. Рассказывали: в костер ударила молния, верный знак, что Зевс взял сына своего на небо. Ну да, конечно… Но Прометею больно было, что Геракл в свой последний час еще призывал к себе мать свою Алкмену, сыновей, рассеявшихся по разным городам Пелопоннеса, звал всех друзей и его самого, надеялся, что вытерпит адские муки до их прибытия, сможет проститься со всеми, выразить им свою последнюю волю…

А еще больно было Прометею потерять друга и освободителя потому, что очень скоро стало ясно, как много значил он в Микенах, даже отсутствуя. Как много значил уже тот факт, что он существует, что может вернуться и потребовать к ответу. Когда весть о смерти его подтвердилась, когда, наконец, Эврисфей собственными глазами удостоверился на горе Эта, что от героя остался только пепел, — тотчас же был издан указ об аресте Алкмены, а также всех проживавших в Тиринфе и других ахейских городах сыновей Геракла. Однако в Микенах тоже существовала, видно, бесстрашная оппозиция: попавших в проскрипционные списки предупредили, и, пока явились за ними царские приспешники, им удалось выйти в море, бежать в Афины к Тесею.

Странное дело, Прометей не понимал и этого: выходит, обожествленный Геракл Пелопидам уже не страшен?!

Жизнь и смерть. С давних пор Прометей знал, что жизнь — это человечество; отдельный же индивидуум — смерть. Но теперь, приблизясь к жизни и смерти вплотную, совершенно не мог понять, почему люди держатся так, будто и не подозревают об этом — как будто смерть всегда есть удел других, как будто индивидуум — единственно сущее.

Таков уж был Прометей: чего не понимал, о том спрашивал. Нередко и переспрашивал. Он жил во дворце и, если не удавалось почему-либо сбежать к Кузнецу, честно отсиживал на заседаниях государственного совета. Так было заведено когда-то, и уклоняться от этого он считал неприличным. Никто не сказал ему, что давным-давно уже неприлично как раз его присутствие на совете, что оно стеснительно: еще бы, друг Геракла! Да и вообще — что ему делать здесь, какая от него кому польза!

Микенцы уже осознали после десяти бок о бок прожитых лет, что Великий Титан, в сущности, совершенно безвреден. Он действительно, как и сказал однажды, «добрый бог». Ну, а если так…

Большинство, в том числе и Атрей, было в конечном счете к нему безразлично. Есть — есть, нет — нет. Задает глупые вопросы — что ж, кому это вредит? Этакий придворный шут, надевший серьезную маску, так его и следует принимать. Олимпийцам, как видно, уже нет до него дела. А если так, то и нам все равно.

Однако существовал кое-кто, кому было не все равно. Калхант. Для него Прометей был конкурент — пусть даже такой безобидный, но конкурент, соперник! А престиж Калханта к этому времени сильно возрос. Он предсказал — и подтвердил целым каскадом новых небесных знамений, — что кичливая Троя падет. Лишь пепел и гарь останутся на ее месте!

У Калханта имелись все мозговые извилины, в полном комплекте. И он даже сам позаботился о том, чтобы после смерти Геракла теологические недоумения, связанные с Прометеем, опять встали на повестку дня. Калхант вновь допытывался, какова все-таки божественная генеалогия Прометея; бог терпеливо объяснял ему: он сын титана Япета и нимфы Климены, то есть внук Крона по старшей ветви. Ну, а как с восстанием титанов? — не унимался прорицатель. Прометей повторял: в восстании он не принимал участия, более того, сражался на стороне Зевса, даже брата своего младшего, Эпиметея, убедил принять сторону Зевса. Ну, а вообще — в каких он был отношениях с Зевсом? Прометей пожимал плечами:

— Нетрудно догадаться, отношения были неплохие. Да ведь я же помог и Афине через лоб его на свет появиться.

— Но ремесла ты получил от Афины. — Так рассудил Калхант, в духе олимпийской ортодоксии.

— А не кажется ли вам, людям, что, скорей, было наоборот?! Я-то куда раньше существовал, чем Афина!

— Небось ты глаз положил на богиню. Свидание на Олимпе подстроил. Вот Зевс на тебя и разозлился.

Прометей покраснел до слез:

— Как не стыдно! Неужто не известно здесь, что Афина — девственница?!

— Но ведь какая-то причина была!.. Помнишь, ты приказал брату своему не принимать Пандору, красивейшую женщину в мире, которую Зевс создал для него специально, чтобы женой его стала?

— Она была красивая, что правда, то правда, но глупая, тщеславная и злая. И к тому ж я предвидел, что ока принесет вам беду.

— А все-таки Зевса вы этим обидели!

— Когда меня приковали к скале и младший мой брат испугался, он все же принял Пандору. А Пандора выпустила на вас болезни, родовые муки, смерть — все то зло, какое я на заре творения переловил и запер в ящик. Что, лучше вам стало?! И разве, свершая жертвоприношения, не просите вы все Зевса, чтобы избавил вас ото зла?!

— Ты уводишь разговор в сторону!.. Значит, ты обидел Зевса жертвою. Ведь когда он поручил тебе разделить тушу животных между людьми и богами, ты зарезал бычка, изготовил два мешка из его шкуры, в один сложил самое лучшее мясо, но сверху прикрыл его отвратительным на вид желудком, в другой же набросал костей, по сверху разложил аппетитное сало. И обманутый бог-отец выбрал второй мешок. Это и стало с тех пор долею богов! Потому-то Зевс на тебя рассердился!