З. Фазин - За великое дело любви

Но Россию нашу многострадальную ждет великое будущее, и ради нее, и ради этого прекрасного будущего вы совершили подвиг, за который Россия навсегда останется благодарной Вам, и не думайте, что Вы забыты. Просто поредели, очень поредели наши ряды, и как у Пушкина сказано: «Иных уж нет, а те далече». А еще из того же Пушкина добавлю: «О много, много рок отъял!» А смысл этих горьких слов Вам должен быть понятен.

Поверьте, помнят о Вас все, где бы ни находились. Открытость письма не позволяет мне сказать Вам больше, но знайте, Юлия о Вас помнит и жалеет безмерно и просит одно лишь передать: бесполезное, безрассудное бравирование опасностью не в традициях истинных борцов с плетями рабства и поступать надо сообразно с этим, понятно вам?

А находится Юлия сейчас в Трубецком бастионе Петропавловской крепости и писать Вы ей не должны, чтобы не усложнить и без того ее трудное положение, да и не передадут ей Ваше письмо, как и Вам — ее».

Подписано было письмо именем «Аглая». И кто бы это мог быть, Яша не знал. В конце еще был постскриптум: «Никольскому не пишите, он давно в «йетях», а что это означает, я думаю, вы догадаетесь сами. Ваша А.

И еще была одна приписка:

На мой прежний адрес не пишите, я переменила его тотчас после Вашего письма. Не огорчайтесь и будьте мужчиной. При первой возможности снова свяжусь с вами, пришлю еще немного денег и дам знать о себе и Юлии.

Значит, в конверте были какие-то деньги, и, ясно, их отобрали. А как нужны были они сейчас Яше, как бы они ему пригодились! Ни гроша не было у него за душой.

В это утро Яша погоревал, как никогда еще прежде, — даже порыдал, но недолго; изорвал письмо и на «монашке» сжег его. Потом сел у окна и устремил воспаленный взгляд к небу. Там было так чисто, светло и свободно в то утро, как на земле не бывает…

Продолжим хронику удивительных событий того года.

Веру Ивановну Засулич судили в пасмурный мартовский день, вскоре после того, как настоятелю Белавинской пустыни было приказано усилить надзор над опасным постояльцем Потаповым. К вечеру того же мартовского дня судебный процесс Засулич окончился. Неожиданно для высших властей, не исключая и шефа жандармов Мезенцева, двенадцать присяжных заседателей оправдали девушку, и Кони тут же приказал ее освободить под восторженные крики «браво!» публики в зале суда. А на улице толпа подхватила Засулич на руки и в радостном возбуждении шла за каретой, пока не налетела конная полиция. Оказалось, царь приказал задержать Засулич. Произошла схватка, толпа заступилась за отважную девушку и помогла ей скрыться.

— Это скандал! Это чистая революция, на взгляд государя, — сообщил Мезенцев в тот день своему бывалому, все угадывающему наперед помощнику. — Его величество в полном расстройстве, и, конечно, дело тем не кончится. А Засулич, хотя в суде ее оправдали, все равно ждет каторга. Только бы изловить ее! Я дал слово, что все меры будут приняты. Надеюсь, вы уже распорядились?

— О да, — заверил шефа Кириллов. — Все поднято на ноги. Идут обыски и проверки по всей столице.

— Но вы снова оказались правы, — признал честно Мезенцев. — Что вы еще такое можете напророчить?

— Засулич не изловят…

— Типун вам на язык, — сердито произнес Мезенцев. — Что еще?

— Кони с поста своего слетит.

— Ну, это-то бесспорно, тут и гадать нечего, — согласился Мезенцев. — Пух и перья полетят еще кое с кого. И все? Кстати, Потапов как? Не сбежал?

— Нет. Он пока верит нашим подложным письмам и в побег не торопится, но продолжает причинять белавинскому настоятелю массу хлопот.

— Что еще у вас?

Старый сыщик как-то странно поглядел на своего начальника и молча откланялся. Мезенцев только пожал плечами.

В ближайшие месяцы все подтвердилось: Засулич не изловили, от судейства Кони избавились, а в начале августа шеф жандармов Мезенцев был среди бела дня убит ударом кинжала на людной улице столицы. Того, кто убил, не удалось схватить, но скоро стало известно — удар нанес ярый революционер-народник Кравчинский, и он же в листовке «Смерть за смерть» объяснил: его поступок есть ответ на жестокости царской власти и жандармерии.

Не это ли событие предчувствовал старый Кириллов, когда странно посмотрел на своего шефа, тогда еще живого?

На должность шефа жандармов и начальника III отделения вступил генерал-адъютант Дрентельн, закаленный войсковой служака пятидесяти восьми лет. Нам, собственно, не было бы никакого дела до этого нового преследователя свободы в Российской империи, если бы судьба Якова Потапова не оказалась связанной с этим генералом.

В солнечный апрельский день уже наступившего 1879 года у нового шефа жандармов сидел обер-прокурор святейшего Синода — старик, донельзя худощавый, с лисьим личиком и слезящимися глазами. Он принес… Но не обойтись здесь без справки о Синоде. Это было в те времена учреждение особое и весьма влиятельное в делах государства. Все дела церковные и монастырские решались в Синоде, и была при нем своя прокуратура с обер-прокурором во главе. И вот на его имя недавно поступило от Вологодского епископа Феодосия тревожное сообщение о Потапове.

— В Сибирь его, в Сибирь, и подальше, — сказал Дрентельн, прочитав принесенное обер-прокурором письменное сообщение. — Другого выхода нет. В Сибирь, с содержанием в крепости, с работой в рудниках. Сегодня же буду докладывать государю.

— Вполне разделяю ваше мнение, уважаемый Александр Романович, и от лица Синода могу заверить — возражений против Сибири не будет. Случай вопиющий! Сему Потапову не место в святой обители, это видно из всего указанного в бумаге. Случай из ряда вон!

Голос у синодального старца дрожал — до того он негодовал, говоря о дерзостном поведении непокорного Потапова. Тотчас после его ухода Дрентельн вызвал к себе Кириллова.

— Прочтите это, Павел Антонович. Сейчас у меня был обер-прокурор Синода и оставил. Дело действительно из ряда вон.

— Опять Потапов? — усмехнулся Кириллов. — Ну знаете, действительно!

Над Кирилловым, казалось, время не властно: вид у него был по-прежнему цветущий, он заметно пополнел, но причину этого некоторые объясняли тем, что после убийства Мезенцева стал носить под мундиром особый железный панцирь в виде жилета.

Вот что прочел предусмотрительный начальник жандармской канцелярии:

«Ныне, — сообщал в бумаге Вологодский владыка, — строитель [2] Строитель — настоятель монастыря. Белавинской пустыни иеромонах Афанасий рапортом от 14 марта сего года донес мне, что крестьянин Потапов:

1. Из обители почасту делает самовольные отлучки, неизвестно куда и зачем, и на справедливые со стороны строителя замечания отвечает только грубостью и даже не скрывает своего намерения уйти из-под надзора монастырского.