З. Фазин - За великое дело любви

И Паисий не только показал все Яше, но и рассказал даже про то, о чем не полагалось рассказывать. И у Яши пошел мороз по коже, когда он узнал, что творилось здесь в остроге при монастыре.

Издавна возник этот арестантский острог, еще в середине XVI века, почти вместе с основанием монастыря. По строгости обращения с узниками он долго не имел себе равных в России. Местом заточения служили каменные ниши-мешки в самой крепостной стене, внутри башен и в подземных ямах; иных держали в кандалах и колодках.

И никто из родных и близких никогда ничего не мог узнать о судьбе узников; соловецкий острог был долгое время секретной тюрьмой. Узников предписывалось держать «в крепком смотрении», и никакая связь с внешним миром не разрешалась. Ни письма получить, ни весточку дать о себе узник не мог. И были несчастные, которые томились тут по двадцать, тридцать лет и даже больше.

— Мужайся, сын мой, — говорил Паисий; он видел, как страшно Яше. — На все господня воля. Есть общий грех мира сего и отсюда все проистекающее.

Яша часто не совсем понимал иеромонаха, но чувствовал: ссылками на «общий грех мира сего» Паисий словно бы и самого себя оправдывал, хотя и туманно. Но скоро Яша поймет все.

— Мы еще с тобой по острову пройдемся, — обещает ему Паисий. — Зимою у нас строгости не такие, как летом. Самих арестантов пускаем по воду ходить, на дворовые работы берем. А с весны не то! Все вольности кончатся.

Яша видел: на обширном дворе трудятся арестанты, «годовики», послушники, в большинстве молодые, есть и совсем еще мальчики. И все в рвани, одеты плохо, нищенски; на ком полушубок, то непременно в заплатах, на ком сапоги или валенки, то давно сношенные. И фигуры тоже кажутся какими-то нарочито уродливыми, головы косматые, на лицах лежат тени нездоровья, хилости, слабосилия.

Из «годовиков», как пояснил Яше Паисий, немало таких, кто приехал поработать на святых угодников Зосиму и Савватия. И каждый, прося на это благословения у монастырского начальства, привозит на поклон обители что-нибудь существенное: барашка, зерно, мех, сало, крупу или же «кланяется» обители какой-то суммой денег. Перепадает кое-что от приезжих и арестантам острога.

— Летом мы тебя не выпускали, а то бы ты не то увидел, — говорит Паисий, и усмешка не сходит с его губ, похожих в сомкнутом виде на узкое отверстие копилки. — У нас тут летом народу тьма, всякого пола и звания, всякой твари по паре и в одиночку — ярмарка целая!

Видеть то, о чем иеромонах так словоохотливо рассказывает, Яша не мог, его успели перевести в другой «чулан» — камеру на том же, третьем, этаже, и вид из нее только вверх, в небо, либо на ближайшую стену из дикого камня.

— Летом, значит, боитесь, вдруг кто убежит с острова?

Паисий все с той же ухмылочкой отвечает:

— Сейчас не то, что было. Но все равно — острог это острог. А наш особенный. У нас, в назидание добавлю, утечки с острова не бывало единого случая. Из этих казематов пробовали бежать, но не дальше острова. А летом строгости преособые на всякий случай… Сюда давай, в эту башню. Темница тут заброшена, но в былое время и ты мог бы попасть в оную…

Он водит Яшу по старинному подземелью, устроенному под башней; показывает камеры, где едва можно уместиться человеку, узкие и темные, это каменные мешки без окон; только в железной двери прорезано отверстие для подачи узнику пищи. Внутри ничего, кроме кирпичной лавочки, на ней спал узник. Трудно пробыть сутки в такой норе, и Яша не может даже представить себе, как же могли обреченные прожить здесь годы.

— Ад… Дантов ад, — бормочет в ужасе Яша. Он не предполагал, что Паисий это услышит, но тот услыхал. И удивлен:

— А ты откуда про Данте знаешь?

— Рассказали мне добрые люди. — Яша затем наивно восклицает: — А вы откуда про Дантов ад знаете?

Паисий держит лампу так, что его лицо остается в тени, и поэтому не видно усмешки, но в голосе она слышна:

— Милый мой прохиндей, ты что думаешь, я меньше твоего книг прочел? Меньше тебя людей встречал?

Они идут к выходу, и на обратном пути иеромонах признается Яше:

— Вот добрых людей я мало встречал на своем веку. Они почти совсем не попадались мне. Тебе еще повезло вроде бы, — добавляет Паисий, и теперь, снова очутившись на монастырском дворе, Яша замечает — нет уж прежней усмешки на щекастом лице Паисия, он словно бы тоже опечален увиденным. Яша недоумевает, он сбит с толку, а Паисий продолжает: — Не случилось мне, не судил господь что-то такое найти в жизни, чему в свои младые годы я бы мог, подобно, скажем, тебе, отдать духорадостно свои чувства и привязанности. Так и прошло все в этих стенах.

Признание Паисия ошеломляет Яшу. Что с иеромонахом? У него двойное дно в душе, оказывается. Но Яше еще предстоит вперед узнать о Паисии немало странного.

— Сейчас ко мне пойдем, — говорит он. — Но сперва по пути в наше книгохранилище заглянем на короткое время. Ты ведь книги любишь.

Они входят в кирпичное здание и через несколько минут оказываются в монастырской библиотеке. Сводчатый потолок низко нависает над полками, свету из окошек падает мало, и ни одной души не видать, кроме сидящего в дальнем углу престарелого монаха в черной скуфейке.

У Яши прямо-таки дух захватило — сколько книг! Переплеты порыжелые, как та Библия, с которой Паисий является к нему в камеру. Пахнет пылью и мышами, но Яшу эти запахи не отпугивают — вот где хотелось бы ему сидеть хоть целые дни. Рыться среди этих рыжих от времени книг, лазить по полкам, выискивать что-нибудь особое, открывающее глаза на жизнь и человеческое прошлое — вот было бы счастье! И у Яши рождается мысль:

«А что? Уж ежели присужден человек к неволе, то отчего бы не водить его сюда книги читать? Хотя бы на два-три часа?»

Подойти к полкам Паисий не разрешает, и стоит Яша у двери, пока иеромонах переговаривается о чем-то с хранителем этого книжного мира.

— Благодарствую, отец, — говорит Паисий, кончив разговор. Берет с полки какую-то книгу и уводит Яшу в коридор.

В келье Паисия — она на втором этаже монашеского корпуса — все скромно, но чисто. В углу киот, мерцающим светом поблескивают иконы. Паисий зажигает лампу, и, пока он хозяйствует у шкафчика, что-то достает оттуда, Яша заглядывает в книгу, которую тот положил на стол. Это «Деяния апостольские», переплет тоже рыжий.

— Любопытен ты, вижу, ко всему, — слышит Яша голос Паисия и захлопывает книгу. — Душеполезное качество, должен признать. В тебе, может, великий знаток истории пропадает!..

Он достает из шкафчика две белые булочки, яблок несколько и пузатую бутылку с чем-то красным, и все это ставит на стол. Яша таких красивых краснобоких яблок в жизни не видал и, конечно, не прочь отведать, если угостят.