Иван Ефремов - Таис Афинская

— А мы не считаем аттический говор очень красивым, — сказала спартанка, — они придыхают в начале слова, как азиаты, мы же говорим открыто.

— И сами открытые и прекрасные, — воскликнул Неарх.

Александр, Птолемей и Гефестион переглянулись.

— Я понимаю имя подруги как «ведущая танец», — сказала Таис, — оно лучше соответствует лакедемонянке.

— Я больше люблю песню, чем танец! — сказал Александр.

— Тогда ты не будешь счастлив с нами, женщинами, — ответила Таис, и македонский царевич нахмурился.

— Странная дружба спартанки и афинянки, — сказал он. — Спартанцы считают афинянок безмозглыми куклами, полурабынями, запертыми в домах, как на Востоке, без всякого понимания дел мужа. Афинянки же называют лакедемонянок похотливыми женами легкого поведения, плодящими тупых воинов.

— И оба мнения совершенно ошибочны, — засмеялась Таис.

Эгесихора молча улыбалась, в самом деле похожая на богиню. Широкая грудь, разворот прямых плеч и очень прямая посадка крепкой головы придавали ей осанку коры Эрехтейона, когда она становилась серьёзной. Но брызжущее веселостью и молодым задором лицо её быстро менялось.

К удивлению Таис, не Птолемей, а Неарх был сражен лаконской красавицей.

Необыкновенно простую еду подала рабыня. Чаши для вина и воды, изукрашенные извилинами чёрных и белых полос, напоминали ценившуюся дороже золота древнюю посуду Крита.

— Разве афиняне едят как тессалийцы? — спросил Неарх, слегка плеснув из своей чаши богам и поднося её Эгесихоре.

— Я афинянка только наполовину, — ответила Таис, — моя мать была этео — критянкой древнего рода, бежавшей от пиратов на остров Теру под покровительство Спарты. Там в Эмборионе она встретилась с отцом и родилась я, но…

— Эпигамии не было между родителями и брак был недействительным, — докончил Неарх, — вот почему у тебя столь древнее имя.

— И я не стала «быков приносящей» невестой, а попала в школу гетер храма Афродиты Коринфской.

— И сделалась славой Афин! — вскричал Птолемей, выпивая свою чашу.

— А Эгесихора? — спросил Неарх.

— Я старше Таис. История моей жизни прошла следом змеи — не для каждого любопытного, — презрительно сказала спартанка.

— Теперь я знаю, почему ты какая-то особенная, — сказал Птолемей, — по образу настоящая дочь Крита!

Неарх коротко и недобро засмеялся.

— Что ты знаешь о Крите, македонец. Крит — гнездовье пиратов, пришельцев со всех концов Эллады, Ионии, Сицилии и Финикии. Сброд разрушил и вытоптал страну, уничтожил древнюю славу детей Миноса.

— Говоря о Крите, я имел в сердце именно великолепный народ — морских владык, давно ушедший в царство теней.

— И ты прав, Неарх, сказав, что перед нами тессалийская еда, — вмешался Александр, — если верно то, что критяне — родичи тессалийцев, а те — пеласгов, как писал Геродот.

— Но критяне — повелители моря, а тессалийцы — конный народ, — возразил Неарх.

— Но не кочевой, они — кормящие коней земледельцы, — вдруг сказала Таис, — поэты издавна воспевали «холмную Фтию Эллады, славную жён красотою»…

— И гремящими от конского бега равнинами, — добавил Александр.

— Потомки повелителей моря, по-моему, — спартанцы. — Неарх бросил взгляд на Эгесихору.

— Только по законам, Неарх. Взгляни на золотые волосы Эгесихоры — где тут Крит?

— Что касается моря, то я видел критянку, купавшуюся в бурю, когда ни одна другая женщина не посмела бы, — сказал Птолемей.

— А кто видел Таис верхом на лошади, тот видел амазонку, — сказала Эгесихора.

— Поэт Алкман, спартанец, сравнивал лаконских девушек с энтийскими лошадьми, — рассмеялся Гефестион, уже вливший в себя немало вкусного чёрно-синего вина.

— Тот, кто воспевает их красоту, когда они идут с танцами и пением приносить жертву богине, нагие, с распущенными волосами, подобными густым гривам золотисто-рыжих пафлагонских кобыл, — ответила Эгесихора.

— Вы обе много знаете! — воскликнул Александр.

— Их профессия — они продают не только Эрос, но и знания, воспитанность, искусство и красоту чувств, — сказал с видом знатока Гефестион. — Знаете ли вы, — поддразнил он, — что такое гетера высшего круга в самом высоком городе искусств и поэзии во всей ойкумене? Образованнейшая из образованных, искуснейшая танцовщица, чтица, вдохновительница художников и поэтов, с неотразимым обаянием женственной прелести… вот что такое Эгесихора!

— А Таис? — прервал Птолемей.

— В семнадцать лет она — знаменитость. В Афинах это выше многих великих титулов полководцев, владык и философов окрестных стран. И нельзя стать ею, если не одарят боги вещим сердцем, кому с детства открыты чувства и сущность людей, тонкие ощущения и знание истинной красоты гораздо более глубокое, чем у большинства людей…

— Ты говоришь о ней как о богине, — сказал Неарх, недовольный тем, что Гефестион расценил спартанку ниже Таис, — смотри, она сама себя не чувствует такой…

— Это и есть верный признак душевной высоты, — вдруг сказал Александр и задумался: «Длинные гривы…» — Слова спартанки пробудили тоску о чёрном белолобом Букефале. — Здесь афиняне режут гривы своим лошадям, чтобы она торчала щеткой, как на шлеме.

— Для того, чтобы лошади не соперничали с афинянками, среди которых мало густоволосых, — пошутила Эгесихора.

— Тебе хорошо говорить, — вдруг вмешалась молчавшая до сих пор Наннион, — когда волосы спартанок вошли в поговорку, также как их свобода.

— Если сорок поколений твоих предков ходили бы голобёдрыми в полотняных пеплосах и хитонах круглый год, тогда и у тебя были бы волосы не хуже.

— Почему вас зовут файномерис — показывающими бёдра? — удивился Птолемей.

— Покажи им, как должна быть одета спартанка по законам своей страны, — сказала Таис, — твой старый пеплос висит у меня в опистоцелле с той поры, когда мы разыгрывали сцену из Кадмийских преданий.

Эгесихора молча удалилась внутрь дома.

Неарх следил за ней, пока она не скрылась за занавесью, и отстранился от тяжёлой руки Птолемея, легшей ему на плечи.

— «Много странных даров посылает судьба», — пропел насмешник Гефестион, подмигивая Птолемею. Он обнял застенчивую Наннион, шепча ей что-то. Гетера зарделась, послушно подставив губы для поцелуя. Птолемей сделал попытку обнять Таис, подсев к ней, едва Александр отошел от неё к столу.

— Подожди, увидишь свою богиню, — отстранила его она. Птолемей повиновался, удивляясь, как эта юная девушка умеет одновременно очаровывать и повелевать.

Эгесихора не заставила себя ждать, явившись в белом длинном пеплосе, полностью раскрытом на боках и удерживавшемся только узкой плетеной завязкой на талии. Сильные мышцы играли под гладкой кожей, толстыми квадратиками окаймляли срединную борозду живота, углубляя ее. Распущенные волосы лакедемонянки струились золотом по всей спине, закручиваясь в пышные кольца ниже колен, и заставляли ещё выше и горделивее поднимать голову, открывая крепкие челюсти и мощную шею. Она танцевала «танец волос» — Кометике — под аккомпанемент собственного пения, высоко поднимаясь на кончиках пальцев, и напомнила великолепные изваяния Каллимаха — спартанских танцовщиц, колеблющихся как пламя и, кажется, вот-вот взлетящих в экстатическом порыве оторваться от почвы, которой они едва касались.