Валентин Пикуль - Фаворит

— Не странный ли у нас попутчик, князь?

— Какой, ваше высочество?

— Тот, что шагает слева от меня.

— Но улица пуста. Возле нас никого нету.

— Разве ты не слышишь, князь, шагов его?

— Плеск воды… ветер… скрипят фонари на столбах…

— Да вот же он! — закричал Павел в ужасе.

Князь Куракин в ответ весело расхохотался:

— Вы идете близ стены дома, и потому физически недопустимо, чтобы между стеной и вами мог идти еще кто-то…

(«Я протянул руку и нащупал камень. Но все-таки незнакомец был тут и шел со мною шаг в шаг, а звуки его шагов, как удары молота, раздавались по тротуару… под его шляпой блеснули такие блестящие глаза, каких я не видывал никогда прежде…»). Павел дернулся бежать прочь, князь Куракин перехватил цесаревича, крепко прижав к себе:

— Успокойтесь, ваше высочество, умоляю вас. И заверяю всеми святыми, что на этой улице нас только двое…

Он увлек Павла к Сенату, цесаревича трясло.

— Павел! — глухо окликнул его незнакомец.

— Князь, неужели и теперь ты ничего не слышал?

— Уверяю, вокруг нас полная тишина.

(«Наконец мы пришли к большой площади между мостом через Неву и зданием Сената. Незнакомец направился к тому месту площади, где воздвигался монумент Петру Великому»). Здесь таинственный человек сказал цесаревичу, что они увидятся еще дважды — здесь, на площади, и еще кое-где.

— Павел, Павел… бедный Павел! — произнес он.

(«При этом шляпа его поднялась как бы сама собой, и моим глазам представился орлиный взор, смуглый лоб и строгая улыбка моего прадеда». Когда я пришел в себя от страха и удивления, его уже не было передо мною»). По-прежнему светила луна. На каменные ступени набережной сонная Нева заплескивала стылую воду…

— Теперь я все знаю, — бормотал Павел. — Прадед пожалел меня. И меня убьют, как убили моего отца и как убьют всех, кто родится от меня и родится от детей и внуков моих…

Может, и не напрасно мать его, императрица Екатерина II, запрещала ставить «Гамлета» на русской сцене?

Белый ангорский кот, вывезенный в Петербург из Константинополя, хорошо прижился в русской столице, где позабыл вкус черноморской скумбрии, алчно пожирая — всегда с головы! — невскую корюшку, пахнущую свежими огурцами. Дочь обрусевшего француза Любима Имберга полюбила кота, называя его по-русски Пушок, а сам Яков Иванович, давно питая страсть к мадемуазель Имберг, именовал красавицу Екатериной Любимовной, тоже по-русски… Булгаков уже не раз спрашивал:

— Нет ли у вас охоты составить мне счастье?

Проведя всю зиму в Петербурге, он 5 января 1781 года подписал важные акты по разграничению земель Новой России с землями украинской Польши, стал ожидать назначения. По слухам, Россия готовила открытие еще трех посольств — во Флоренции, Цвейбрюккене и Мюнхене… Булгаков сказал своей «мамзели»:

— Вы, душа моя, конечно, предпочтете Флоренцию?

— О да! Меня давно влекут красоты Италии…

Булгакову в этом году исполнилось 38 лет; он ощущал легкость шага и сердца, чувства его были возвышенны; сейчас ему хотелось бы занять пост в княжествах Италии, наполненных сокровищами искусства, или, на худой конец, прочно осесть в Мюнхене, чтобы там, вдали от злодейств Востока, посвятить зрелые годы созданию семейного очага и упражнениям в литературе…

Ранней весной Екатерина приняла дипломата в Чесменском дворце, построенном Фельтеном на чухонском болоте «Кекерекексинен»; внутри причудливого замка располагалась галерея портретов царственных особ и властителей Европы; с барельефов, созданных Федотом Шубиным, глядели головы русских князей — зачинателей Руси, словно списанные с купцов на базаре: бороды лопатой, а носы картошкой. Окна были отворены, свежий ветер с горы Пулковской доносил ароматы полей. Екатерина приятельски подарила Булгакову табакерку со своим портретом в бриллиантах, внутри нее лежали золотые червонцы.

— Светлейший сказывал, ты ждешь от меня места потише, дабы с музами дружбы вести, и я согласна, что после Варшавы и Константинополя тебя подобно бы и уважить. Но дела у нас не таковы ныне, чтобы я жалела тебя. (Булгаков поклонился). Садись, не стой, — сказала она; далее повела речь о Минорке, оценивая ее значимость, как и Мальты, как и Гибралтара! Императрица сказала, что англичане, гарантируя остров России, требуют для себя союза Петербурга с Лондоном, обещая отдать Минорку с артиллерией и припасами для гарнизона. Но с правом якорной стоянки там своего королевского флота.

Екатерина замолчала, ожидая ответа. Булгаков сказал:

— Англичане добреньки, и это подозрительно, ибо за добрых людей их никто в мире не почитает. Быть того не может, чтобы не имели они коварного умысла. Если не удалось им вовлечь Россию в войну разговорами Гарриса, так Миноркой втянут в конфликт с Францией. А любая война за интересы, нам чуждые, станет всенародным бедствием… Нет, не мира в Лондоне ищут, а лишь способов продления войны колониальной.

Екатерина оставила его обедать с нею.

— Твое мнение с моим сходно. С того и беседу сию завела, чтобы тебя проверить. — Она щедро подлила сливок в тарелку с парниковой клубникой.

— Сейчас ты, Яков Иваныч, вернешься в Константинополь, где и станешь послом моим полномочным. В Херсоне тебя пакетбот посольский с багажами примет, и плыви… Инструкции получишь у Безбородки, с ним тебе и переписку вести. Если что очень важное, помечай бумагу кружком наверху — такие бумаги я сама читать стану!

На ближайшем приеме Гаррис увидел, как жестока бывает Екатерина: всем своим видом она выказала охлаждение к послу английского короля Георга III.

— Я чувствую себя так, — шепнул он Потемкину, — будто мимо меня средь ночи проплыл леденящий душу айсберг.

Потемкин посоветовал обратиться к Панину, а Панин лежал больной:

— Меня просят удалиться в деревню Дугино ради лечения. Если вам что-либо нужно, идите на поклон к Безбородке.

Английское посольство оказалось блокировано. В депешах Гарриса впервые проскользнуло сомнение: не ведет ли Потемкин двойную игру? Однако крейсерство русских эскадр на коммуникациях мешало англичанам пиратствовать во славу короля Англии, и вскоре в гаванях Кронштадта один за другим стали вспыхивать корабли. Хорошо, что экипажи были наготове, сгорали только паруса и такелаж, но сами корабли удавалось сберечь от поджогов. Екатерина пальцем на Гарриса не показывала.