Том Холланд - Том Холланд

Известия о беспорядках пришли и в расположенный возле стен Нолы лагерь Суллы. Встревоженный, он поспешил назад в Рим. Прибыв туда, Сулла провел тайное совещание с Помпеем Руфом, однако Сульпиций, узнав об этом, привел отряд своих сторонников, чтобы прервать встречу. В завязавшейся стычке был убит сын Руфа, сам он едва унес ноги, а Сулла самым унизительным образом нашел убежище от толпы в доме Мария. Далее последовали еще более горькие унижения. При всем своем консульском достоинстве Сулла не имел теперь сил противостоять требованиям Сульпиция, ибо Римом правили не консульские фасции, а народ, который подчинялся трибунам. Вынужденный согласиться с принятием законов в пользу италиков и с лишением Руфа консульства за его измену, Сулла как будто бы не получил взамен ничего, кроме права продолжить свое пребывание у власти и возвратиться к осаде Нолы. На этой стадии развития событий вопрос о главнокомандовании в войне с Митридатом даже не упоминался. У Суллы не было причин сомневаться в том, что, во всяком случае, это его назначение остается неизменным. Тем не менее, возвратившись в свой лагерь, где внешние признаки его поста во всем их грозном великолепии пребывали на самом виду, он не мог иначе как с горечью размышлять о той пропасти, которая вдруг разверзлась между видимостью и сущностью его власти. Его репутации был нанесен такой ущерб, что загладить его могла только победоносная война на Востоке. Иначе это консульство, вместо того чтобы открыть ему путь к славе, грозило стать завершением карьеры.

Итак, для Суллы, как и для Мария, ставка сделалась чрезвычайно высокой, только, в отличие от Мария, Сулле еще предстояло понять, насколько высоко ей еще суждено вырасти. И в этот миг на ведущей в Нолу из Рима дороге показался еще один запыленный всадник. Едва он оказался среди осадных укреплений, его немедленно привели к консулу. Вестник оказался одним из штабных офицеров Мария, и один только взгляд на него сразу сказал Сулле, что его ждут плохие новости. Однако настолько скверного известия он все-таки не ожидал. Гонец сообщил Сулле о том, что состоялся плебисцит, проведенный по предложению Сульпиция. Результаты его были одобрены римским народом и обрели статус закона. Согласно им Сулла отстранен от командования армией, отправляемой в поход против Митридата. Заменял его на этом посту, естественно, Марий. Штабной офицер явился, чтобы принять командование армией. Сульпиций выплатил свой долг.

Оправившись от первоначального потрясения, Сулла пришел в ярость и удалился в свой шатер. Там он торопливо проделал некие вычисления. Возле Нолы под его рукой находилось шесть легионов, причем пять из них должны были отправиться на войну с Митридатом, а шестому, в котором было всего около тридцати тысяч человек, предстояло продолжить осаду. И хотя прошлым летом под командованием Суллы находилось намного больше людей, войско его и теперь представляло собой внушительную силу. Поравняться с ней могли только легионы Помпея Страбона, занятые усмирением мятежников по ту сторону полуострова. Остававшийся в Риме Марий вообще не имел легионов.

Уравнение оказалось весьма простым. Но почему же тогда Марий не смог составить его и почему столь опытный интриган решил загнать своего главного соперника в угол, когда тот имел под рукой шесть закаленных в боях легионов? Очевидно, мысль о том, что Сулла может попытаться силой вырваться из угла, так и не пришла Марию в голову. Такой поступок был невозможен… немыслим. В конце концов, римская армия являлась не личной дружиной командовавшего ею полководца, но воплощением воюющей Римской Республики. Верность войска принадлежала тому, кто был конституционным образом назначен командовать им. Так было во всякую пору, когда граждане Республики выходили на бой, — и у Мария не было причин считать, что положение дел могло перемениться.

Однако у Суллы причины были: ненависть к сопернику, ярость разочарованного честолюбия и полная убежденность в справедливости собственных претензий помогли ему принять жуткое и неслыханное решение. Никто из граждан еще не водил легионы против своего родного города. Чтобы предпринять такой шаг, чтобы нарушить такую традицию, требовалась решимость, превосходящая возможности римлянина. Тем не менее, похоже, что Сулла не проявил ни малейшей нерешительности. Все самые успешные его операции, как утверждал он впоследствии, были результатом не взвешенного анализа шансов, а внезапного порыва вдохновения. Сам Сулла считал подобные вспышки посланными богами. При всем своем зловещем цинизме, он был чрезвычайно религиозным человеком. Сулла нисколько не сомневался в том, что ему покровительствует богиня — великая богиня, более могущественная, чем любые боги, которые могут оказаться задетыми его действиями. Что бы ни делал Сулла, как бы высоко ни тянулся, он мог не сомневаться в защите Венеры, дающей своим любимцам плотскую привлекательность и удачу.

Иначе чем еще можно объяснить его чрезвычайное возвышение? Будучи человеком, весьма ценившим верность, Сулла никогда не забывал, что всем обязан двум женщинам, оставившим ему свои состояния. Влияла ли эта память на его представление о взаимоотношениях с самой Венерой? Видел ли он в богине еще одну женщину, которую можно соблазнить и чтить в обмен на все, что она может предоставить? Бесспорно, в жизни своей Сулла использовал свое обаяние как оружие, равным образом обращая его на политиканов, солдат и шлюх. В частности, он обладал способностью обращать рядовых легионеров на свою сторону. Он умел разговаривать на понятном им языке, смеяться их шуткам и скоро заслужил репутацию военачальника, готового оказать милость своим людям. Если учитывать ту славу, которую принесла ему редкостная удачливость за годы военных побед и отважных личных вылазок, популярность Суллы в войсках трудно недооценить.

И тем не менее многие усматривали в его обаянии нечто зловещее. Это читалось прямо на его лице. Ибо при всем его шарме Сулла имел багровый цвет лица, на котором, когда он гневался, проступали странные белые пятна. Медики объясняли этот обезображивающий его симптом следствием сексуального извращения, — диагноз подтверждал расхожую сплетню о том, что у Суллы не хватало яичка. Изнаночная сторона подобных слухов всегда досаждала ему. Когда Сулла получил назначение на свою первую кампанию, Марий, будучи его командиром, выказал недовольство сомнительной репутацией нового офицера. Существенно позже, когда Сулла с лихвой доказал свои воинские достоинства и хвастал своей удачей перед аристократом менее успешным, но более родовитым, тот смог только заметить, что есть нечто несправедливое в том, что человек, которому отец не оставил ни гроша, может достичь такого состояния. Подобные сомнения по поводу триумфов Суллы выказывались слишком настойчиво, чтобы от них можно было отмахнуться, сославшись только на снобизм и зависть. Так, например, его великие победы над самнитами были достигнуты с помощью легионов, отобранных у законных командиров, а в другом, особенно неприятном случае ему пришлось закрыть глаза на убийство. В первые месяцы 89 г. до Р.Х., во время осады Помпеи, особенно упорное сопротивление заставило римские войска заподозрить своего командира в измене и линчевать его. Когда Сулла прибыл, чтобы принять управление войсками после убитого, он самым подозрительным образом не стал наказывать бунтовщиков, а по слухам даже сам инсценировал все преступление. То, что подобная история не только была признана достоверной, но даже повысила его популярность среди солдат, самым явным образом указывает на двусмысленность его репутации.