Том Холланд - Том Холланд

Сулла, всегда остававшийся мастером стратегической перспективы, затевал ссоры лишь в том случае, когда это соответствовало его политическим интересам. Отвешивая публичную пощечину своему бывшему союзнику, он мог представлять себя бескорыстным хранителем идеалов Республики, омывающим ее кровью, но без малейшей мысли о личной выгоде. При всем его выставленном напоказ возмущении жадностью Красса представление это убедило немногих. Сулла всегда стремился уничтожать врагов и завоевывать друзей. Красе был слишком могущественным и честолюбивым человеком, чтобы играть роль паразита. Однако те люди, в ком Сулла не видел угрозы для себя, получали соответствующую награду. Часто он лично продавал таковым недвижимость по смехотворно низким ценам. Его политика предусматривала преднамеренное разорение противников и обогащение за их счет своих сторонников. «Убийства, наконец, закончились лишь после того, как Сулла умаслил состоянием всех своих сторонников». [73] Cаллюстий, Катилина, 51.34.

Тем не менее, при всей проявленной Суллой щедрости наибольшую выгоду из проскрипций извлек он сам. Бедняк, которому некогда приходилось ночевать в ветхих ночлежках, сделался теперь богаче всякого известного истории римлянина. Случилось так, что во время проскрипций один из приговоренных к смерти сенаторов был найден спрятавшимся в доме одного из своих прежних рабов. Отпущенника доставили к Сулле, чтобы тот вынес ему приговор. Они узнали друг друга с первого взгляда. Когда-то они вместе снимали жилье в одном из доходных домов, и когда отпущенника повели на казнь, он крикнул Сулле, что прежде между ними не было никакой разницы. Этой выходкой он наверняка хотел уязвить Суллу, который, вполне возможно, не усмотрел в ней ничего обидного для себя — ничто не могло лучше проиллюстрировать ту высоту, на которую он поднялся. Где можно было найти лучшее доказательство того, что он действительно Felix.

Сулла намеревался не только уничтожать, но и строить. Когда на улицах Рима еще текла кровь, он уже во всеуслышанье вещал о возвращении здоровья к Республике. Его оппортунизм, как всегда, являлся оборотной стороной ледяной убежденности. Последовательность войн и революций, сквозь которые он с такой свирепостью прорубил себе путь, ничем не смогла уменьшить укоренившийся в душе Суллы консерватизм. Сулла был наделен истинно патрицианским презрением ко всякого рода новациям. Отнюдь не желая изобретать для своих сограждан какую-либо радикальную модель самовластия, он обращался к прошлому в поисках выхода из кризиса, в котором находился Рим.

Однако наиболее настоятельно стояла перед ним проблема легализации собственного положения. Даже после уничтожения проскрипциями врагов Сулла не желал покоряться суждению избирателей. К счастью, прецедент оказался прямо под рукой. Древней истории Римской Республики были известны граждане, обладавшие абсолютной властью, но не в результате выборов. В мгновения особенно суровых кризисов власть консулов иногда отменялась, и контроль над государством оказывался в руках одного из магистратов. Такое положение идеальным образом соответствовало претензиям Суллы. Тот факт, что оно представляло собой «конституционное ископаемое», ни в малейшей степени не смущал Суллу. Отпустив ряд тяжеловесных и грозных намеков, он убедил Сенат стряхнуть пыль со старинного учреждения и назначить его на эту должность. Это должно было не только легализовать его власть, но и украсить ее патиной традиции. В конце концов, какую угрозу могли усмотреть для себя римляне в столь бесспорно республиканской должности, как должность диктатора?

Впрочем, на самом деле к ней всегда относились с подозрением. В отличие от власти консулов, разделенной между двумя обладающими равным рангом гражданами, единая власть диктатора по сути своей противоречила республиканским идеалам. Собственно именно поэтому она и была предана забвению. Даже в самые черные дни войны с Ганнибалом диктаторские полномочия предоставлялись гражданам лишь на фиксированный и очень короткий срок. Вкус диктатуры опасно пьянил подобно неразбавленному вину. Сулла, в равной степени наслаждавшийся вином и властью, гордился тем, что не теряет голову ни от одного, ни от другого. Он отказался признать ограничения на срок его пребывания у власти. Вместо этого он намеревался оставаться диктатором до тех пор, пока конституция не будет «пересмотрена». [74] Аппиан, 1.99. То есть пока сам не захочет этого.

Консул пользовался услугами двенадцати ликторов. У Суллы их было двадцать четыре. Причем каждый из них нес на плече не только символ, прутья-фасции, но и вставленный между ними топор, символизирующий власть диктатора над жизнью и смертью. Ничто не могло лучшим образом продемонстрировать разницу в статусе, существовавшую теперь между Суллой и его собратьями по магистратуре. И он поторопился как можно быстрее вбить эту мысль в головы соотечественников. После своего назначения на пост диктатора он сразу же приказал провести выборы консулов. Обоих кандидатов подбирал сам Сулла. Когда один из его собственных полководцев, не кто иной, как герой, захвативший Пренесту, попробовал выдвинуть свою кандидатуру, Сулла приказал ему снять ее, а когда тот отказался, велел публично убить его на Форуме. Сулла более чем кто-либо другой понимал опасность, которую могут представлять герои войны.

Ирония пронизывала всю программу его реформ. В качестве диктатора Сулла обязан был принять все меры, чтобы впредь никто не мог последовать его примеру и повести армию на Рим. И все же можно усомниться в том, что сам Сулла видел в этом парадокс. Если, как упорно твердила его пропаганда, он был неповинен в разжигании гражданской войны, значит, виноват был кто-то другой. А если, как утверждала она же, честолюбие заставило Мария и Сульпиция подвергнуть Республику опасности, значит, они получили возможность процветать благодаря разложению ее учреждений. Сулла был слишком римлянином, чтобы представить себе, что желание непременно быть первым может само по себе являться преступным. У него, безусловно, не было никакого намерения отказывать своим соотечественникам в извечно присущей им жажде славы. Напротив, он намеревался направить ее по должному руслу, чтобы теперь, не разрывая государство на куски, она служила вящей славе Рима.

Сложности, двусмысленности и парадоксы конституции в равной степени бесили нового диктатора. Сулла толковал их как уловки, способы найти обходной путь, и принялся старательно избавляться от них. Следовало не оставить и единой щелочки, через которую мог бы пролезть будущий Марий. Честолюбие следовало подчинить строгим правилам. Каждая административная должность должна была иметь свой возрастной порог. Сулла, потративший третий десяток своих лет на охоту за шлюхами, воспользовался возможностью ограничить успехи молодых выскочек.