Руй Кастро - Рио-де-Жанейро: карнавал в огне

Да-да, на двенадцать метров. Представьте себе, какую революцию в футболе это могло бы произвести. В этой врытой в землю сковороде без глотка свежего воздуха, раскаленной дыханием полутора сотен тысяч ртов, знаменитые «Фла-Флу» (матчи между «Фламенгу» и «Флуминенсе») игрались бы при температуре в 50 °C; не говоря уже о том, что в районе Мараканы случаются сильные наводнения — достаточно хорошего ливня. Если бы стадион построили именно таким образом, то он периодически превращался бы в крупнейший в мире плавательный бассейн. Вода стекала бы по трибунам, заливала стоячие места, канаву, отделяющую зрителей от поля, траву, затапливала подземные раздевалки, где захлебывались бы игроки и не успевшие сбежать массажисты. Столкнувшись с такой угрозой, бразильскому футболу пришлось бы приспосабливаться пожалуй, мы играли бы в ластах вместо бутсов, — и он ничуть не походил бы на ту игру, которая позже подарила нам Гарринча, Пеле, Зико и Ромарио. Может быть, мы и не стали бы пятикратными чемпионами мира. Но, как сказал журналист Сержиу Августу, зато мы могли бы стать пятикратными чемпионами мира по водному поло.

Но здравый смысл не всегда берет верх. В 1976 году, в период военной диктатуры, историческое здание в самом центре Рио было разрушено по прихоти правившего в тот момент генерала. Речь идет о дворце Монро, сооруженном в 1904 году в Соединенных Штатах, где он служил бразильским павильоном на Всемирной выставке в Сент-Луисе, штат Миссури. И хотя он был построен на американской земле из местных материалов и усилиями местных строителей, это было по-настоящему бразильское здание в эклектическом стиле, спроектированное военным инженером Франсишку де Соуза Аквиар, и поэтому по окончании выставки фасад, купола и украшения были демонтированы и перевезены в Рио, где здание заново смонтировали в самом престижном районе города — на авениде Сентрал. Это случилось в 1906 году.

В первые несколько десятилетий своего существования дворец Монро играл роль приемной Бразилии, здесь провели несколько международных конгрессов. С 1925 года здесь заседал государственный сенат, и в течение следующих тридцати пяти лет любое событие, имевшее хоть какое-нибудь значение в политической жизни республики, проходило именно здесь. Дворец был еще и красив, и наряду со зданиями оперы, суда, национальной библиотекой (тоже работы Соуза Аквиар) и государственной художественной галереи он стал одним из символов города. В 1926 году, основывая свои эскизы на этом архитектурном ансамбле и замыкая четырехугольник площади Флориану, предприниматель Франсишку Серрадор построил Синеландию, самую известную пешеходную зону Рио, с ее одиннадцатью кинотеатрами, тремя театрами, четырьмя отелями, большим универмагом, ночными клубами, мороженицами, кафе и табачными лавками, днем и ночью заполненными народом, поистине кариокский ответ Таймс-сквер Дэймона Раниона. Именно дворец Монро с его политиками, приехавшими в Рио вкусить цивилизации, доминировал в этом районе. Он украшал бразильские банкноты, обошел весь мир на марках и открытках и служил декорациями для тайных сговоров Гэри Ганта и Ингрид Бергман в «Дурной славе» (1946), фильме Альфреда Хичкока, действие которого происходило в Рио.

В 1960-м столица сменила прописку, и сенат переехал в Бразилиа. Но Монро сохранил свой крайне официальный статус: многие сенаторы предпочли и дальше вести дела в Рио, который все еще оставался настоящей политической столицей страны. В семидесятые, самые тяжелые годы военной диктатуры, генералы-президенты в слепом стремлении как-то нейтрализовать бунтарскую натуру города прекратили всякую активность в Монро, и он остался пустовать. В 1974-м, когда в Рио строили метро, оказалось, что, согласно расчетам инженеров, фундамент Монро будет ему мешать. Либо линии придется сделать крюк, что будет стоить «неимоверных» денег, либо здание придется снести. Отгадайте, какой вариант выбрало правительство.

Когда стало известно, что дворец Монро в опасности, люди бросились к нему на помощь. Инженеры, историки, художественные критики, градостроители, ландшафтные дизайнеры, политики и обычные люди, объединенные любовью к городу, — все они страстно выступали в защиту здания. Несколько организаций вызвались немедленно занять его и даже реставрировать, но им помешали бюрократические проблемы. За разрушение здания выступала газета «О Глобо», два-три бессердечных архитектора-модерниста и самым необъяснимым образом — организации, созданные специально для того, чтобы защищать наше историческое и культурное наследие. Они утверждали, что Монро не имеет ни исторической, ни архитектурной ценности, и если на его месте устроить сад с фонтаном, будет значительно лучше, хотя в этом районе и так было очень много садов и парков, в этом отношении он уступал только Пассеу Публику, Праса Париж и парку Фламенгу.

Битва за Монро тянулась больше года. За это время фирма, занимавшаяся строительством метро, перестала просить его снести, прорыла туннель в обход и даже заботливо укрепила фундамент здания, чтобы оно не пострадало во время работ. Но PI это не спасло дворец. Для горстки людей его уничтожение стало навязчивой идеей. И вот окончательное решение должен был принять один человек, президент-диктатор, генерал Эрнесту Гейшел. И он проголосовал за снос здания.

В январе 1976-го с окон главного зала начали снимать витражные панели (одна из них, посвященная объявлению республики, была размером двенадцать с половиной квадратных метров). За следующие три месяца на глазах озадаченного населения сняли три бронзовых купола и львов из каррарского мрамора, лежавших у входа, двери из розовой древесины жакаранды, паркетный пол из перобы, панели из рижской сосны, кованую лестницу, статуи, мебель, ограду. Каждый раз, когда демонтировали и увозили очередной фрагмент здания, поступало все больше прошений остановить его разрушение. «Еще есть время спасти Монро», — провозгласили двести инженеров и архитекторов в своем манифесте. Но все впустую. И когда стены, сделанные из извести, кипяченой с китовым жиром, стали содрогаться под ударами чугунных баб и камнедробилок, стало понятно, что это конец. А если бы разрушение в тот момент и остановили, это бы уже не помогло, поскольку фрагменты здания давно разъехались в разных направлениях: правительство не пожелало их выкупить, и их распродали частным лицам со всей Бразилии и даже из Японии. Отныне они были призваны украшать рестораны, отели, мотели, офисы и загородные дома в самых отдаленных уголках страны. Даже сейчас, спустя столько лет после сноса Монро, его фрагменты все еще ходят по рукам. В 2000 году одна из дверей дворца, два с половиной на полтора метра и семь сантиметров в толщину, богато инкрустированная и украшенная барельефами, все еще сохранившая свои немецкие петли и замок, появилась на складе оставшихся после сноса зданий материалов в Сальвадоре (в штате Баия), в 1660 километрах от своего первоначального расположения. Ее купил на аукционе один мой друг, художник Леонель Буйнер, для студии, которую он строил в Баие. Не смея поверить в такую удачу, он не просто установил эту дверь — Леонель заставил архитектора переделать весь проект, чтобы студия была под стать двери. Из-за этого пришлось даже изменить высоту дома, к которому пристраивалась мастерская. Наверное, это единственное здание в Баие, созданное специально для двери. Но Лионель, который любит Рио и, подобно мне, считает себя сиротой после гибели дворца Монро, не мог поступить иначе. В его мечтах дворец все еще существует, он стоит на своем историческом месте, и в нем заседают честные, преданные своему делу политики, думающие только о благе страны.