Карен Харпер - Королева

— Ах, госпожа моя, — отвечал ей доктор по-английски, торопливо поднявшись и погладив ее по плечу, — я буду молиться, чтобы вам стало лучше. А латинским языком вы владеете в совершенстве.

Тут он кивнул, пожал ей руку и стал спускаться по лестнице — остаться на ночь ему не разрешили.

(Здесь я сделаю дополнение. Много лет спустя я узнала, что храбрый королевский лекарь действительно сообщил испанскому послу о плачевных условиях, в которых находилась Мария, однако упросил того не заявлять протеста королю, чтобы не подвергать ее еще большей опасности.)

Когда доктор ушел, из глаз Марии покатились слезы. Она сморгнула их и молча, с мольбой в глазах посмотрела на меня. Она отлично знала, что я неплохо владею латынью — ведь мы с ней, случалось, беседовали на этом языке, пока управляющий не сделал нам выговор: во владениях английской принцессы надлежит говорить только на королевском английском [43] То есть на безупречном литературном языке. . И теперь Мария доверилась мне, надеясь, что я ее не выдам.

Тем вечером я задумчиво сидела с пером в руке над листком бумаги. Было ясно, что у меня есть именно то, чего желал Кромвель и, несомненно, королева: повод заключить Марию в Тауэр — и это в лучшем случае. Кромвель так много для меня сделал, а от его расположения во многом зависело мое будущее. Анна Болейн удостоила меня своей дружбы и доверила находиться возле ее обожаемой дочери, которую я тоже любила и готова была оберегать.

И все же я скомкала чистый лист бумаги и бросила его в слабо горевший огонь. А назавтра, когда королевский управляющий лорд Шелтон, отец моей подруги Мэдж, спросил меня, слышала ли я, что говорила по-латыни лекарю леди Мария, я ответила, что она цитировала отрывки из записок Цезаря о завоевании Галлии, а также называла своего отца Цезарем Англии, который сумел завоевать сердца своих подданных.

Должна признать, что я к тому времени научилась лгать и не побоялась пойти против правды, даже если это грозило заточением и не отвечало требованиям тех, кто стоял у власти. Это умение весьма пригодилось мне на службе у Тюдоров и позднее.

«К нам едет король! К нам едет Кромвель!» Во дворце начался переполох.

Королева часто здесь бывала, однажды вместе с его величеством, но теперь король приезжал самостоятельно, чтобы повидать Елизавету. Захочет ли он повидаться и со старшей дочерью?

У бедняги Марии была надежда на это, несмотря на все, что ей довелось пережить. Теперь я могла ее понять. Пусть отец предал и ее, и ее мать, она все равно любила его и стремилась добиться его расположения — не только для того, чтобы вновь попасть в список возможных наследников, но и потому, что инстинкт заставляет дочь любить своего отца, даже если это плохой отец. Да, это я понимала.

Все еще слабая после перенесенной болезни, Мария ожидала в своей каморке и молилась о том, чтобы отец позвал ее, когда будет качать на колене Елизавету или носить ее на руках по всему первому этажу, отмечая, что она вылитый Тюдор. Я должна, однако, повторить, что у Елизаветы были такие же, как у матери, глаза и изящные руки с длинными пальцами. Хотя девочке не исполнилось еще и двух лет, было заметно, что она унаследовала от Анны и любовь ко всему изящному, и стремление наряжаться и прихорашиваться. Да, и еще ей достался горячий, вспыльчивый характер — и от Тюдоров, и от Болейнов — эдакая взрывчатая смесь.

Но в тот день единственным гостем, который захотел повидаться с Марией, оказался Кромвель. Я проходила через холл и слышала, как он сурово выговаривал ей за то, что она столь упрямо не желает склониться перед королевой и не хочет понять: теперь она незаконнорожденная дочь, а не наследница престола. Когда Кромвель выходил из комнатки Марии, я нырнула в соседнюю, чтобы он не догадался, что я подслушивала. Мне он уже сделал выговор за то, что я до сих пор не дала ему «взрывчатого материала», дабы он мог раз и навсегда разделаться с Марией Тюдор. Но одновременно он велел мне постараться завоевать привязанность маленькой принцессы, ибо за ней будущее.

Когда все находились вместе с королем в большом зале, я по стучала в комнату Марии.

— Кто там? — послышался ее легко узнаваемый негромкий голос.

— Это Кэт, миледи.

— Входи.

Мария сидела у стола перед зеркальцем, комкая в руках платок, словно после беседы с Кромвелем лишилась последних сил. Глаза и нос у нее были красными.

— Я тебе, Кэт, скажу не на латыни, а на простом английском языке: я ужасно на него сердита, но все равно люблю его и очень хочу с ним повидаться.

Я понимала, о ком она говорит.

— Но меня не собираются к нему приглашать. Уже много лет я его не видела, а он даже не желает сказать мне «здравствуй» или «до свидания». Лучше бы мне умереть!

— Нет, нет! — воскликнула я и тоже расплакалась. Я опустилась на колени возле ее табурета — пусть, если кто-то войдет, думает, что я преклоняю перед ней колена. — Миледи, есть слишком много такого, ради чего вы должны жить. Ваше наследие, ваша матушка…

— Да, да, — ответила Мария и прижала руки к губам. — Никому не говори, что я тут горевала. Я должна доказать отцу, что я действительно его дочь — сильная, мужественная… — Она замотала головой и высморкалась.

— Вы можете помахать ему рукой на прощание.

— Меня же не подпустят к нему.

— Я знаю место на самом верху, откуда его величество сможет вас разглядеть, когда будет садиться в седло, но только вам придется подняться по длинной лестнице внутри большой башни, потом в башенке — на самый верх оборонительных сооружений.

Мария вскинула голову.

— На этой башне я смогу вести собственную битву, — произнесла она, кивая. — Может быть, он меня и не увидит, зато я увижу его, пусть и издали. Только я еще так слаба после болезни. Ты мне поможешь?

«Черт бы его побрал — их всех вместе», — сердито подумала я, но вслух сказала:

— Помогу, но идти надо прямо сейчас.

Мария, задыхаясь, одолела винтовую лестницу. Помогая ей взбираться, я поддерживала особу королевской крови за талию и за локоть.

Наконец мы поднялись — и оказались на легком ветерке, под удивительно ярким солнцем. Наверное, мы успели как раз вовремя, потому что слышно было, как храпят и бьют копытами кони на парадном дворе, а еще до нашего слуха доносился гул голосов.

— Остальное я сделаю сама, — сказала Мария, пожимая мне руку. — Никто не должен знать, что ты мне помогала. Ступай вниз, пусть тебя увидят в общей толпе.

— Слушаюсь, ваше высочество, — ответила я, употребив запрещенную форму обращения к ней.

— Милая Кэт, я не забуду твоей доброты. Ступай же! — велела Мария и слегка подтолкнула меня.

Когда я выбежала из боковой двери на главный двор, я тоже задыхалась и обливалась потом, но успела смешаться со свитой, окружившей королевский кортеж. В уголке вымощенного булыжником двора толпились работники, которые, несомненно, с восторгом смотрели на короля. Все приготовились пожелать его величеству доброго пути. Я подняла голову и увидела Марию: она махала рукой, опираясь на зубцы башни.