Карен Харпер - Королева

— Я без проволочек дам распоряжения на этот счет, а от вашей любушки буду ждать красивой вышивки, — сказал король и мановением руки отпустил меня.

Я поблагодарила его, сделала реверанс и попятилась на несколько шагов, прежде чем повернуться лицом к двери. Любовь к моей царственной подопечной (и, увы, страх за собственное благополучие) помогли мне не выразить ни на лице, ни в голосе той неприязни, какую я испытывала к этому человеку. Но только теперь я поняла, как трудно дались Анне Болейн те слова, сказанные на эшафоте, когда она восхваляла жестокого и грубого короля, который погубил ее и был способен погубить любого из нас, даже мою Елизавету.

В тот вечер, когда уснула Елизавета, а подле ее ложа — и служанка на низенькой кровати, я вышла в коридор Гринвичского дворца. Я сразу же насторожилась: там было безлюдно и почти темно. С тех пор как Том набросился на меня, когда я в одиночестве бродила по переходам Вестминстерского дворца, такие обстоятельства всегда заставляли меня быть предельно осторожной. Однако моя комната находилась совсем рядом, и я поспешила туда; слышны были только мои шаги да шелест юбок. И вдруг…

— Кэт! Кэт!

Я уже почти отодвинула засов на двери, но тут узнала этот голос. Рука на засове нерешительно дрогнула.

— Джон?

Он появился на площадке черной лестницы, которой обыкновенно пользовались слуги, и поманил меня рукой. Я быстренько припомнила все, что мысленно повторяла весь день после аудиенции у короля. Если Джон будет рад новому назначению, я буду держаться скромно, а если он не знает, что это я назвала королю его имя, то я и не стану упоминать, как это вышло. Если же он будет огорчен, я извинюсь, буду умолять его о прощении. А если…

Я подошла ближе, к неосвещенному месту между стеной и верхней балюстрадой, и тут Джон заключил меня в объятия и поцеловал.

Все заготовленные слова, все мысли тут же улетучились без следа. Джон привлек меня к своей груди, мои нежные бедра прижимались к его сильным, будто высеченным из камня, ногам. Гульфик на его штанах вдавливался в мои юбки. Очень скоро голова у меня так закружилась, что мне показалось, будто мы с ним вдвоем сейчас покатимся по лестнице. Мы целовались снова и снова, пока не начали задыхаться и не стали одновременно ловить ртом воздух.

— Король спросил тебя? — выговорила я, отдышавшись.

— Скорее приказал, и еще сказал, чье это было предложение.

— Да, я подумала…

Джон снова приник к моим губам. Его руки пробежали по моей талии и спине, потом обхватили мою голову, и он завладел моими губами. Я приникла к нему, лишилась всякой воли, стала податливой, как глина.

Когда же наши уста наконец разомкнулись, Джон прошептал:

— Король в прекрасном настроении благодаря той девушке, в которую влюбился, несомненно, его следующей жене, — но мне нет до него дела. Кэт, я долго ждал какого-нибудь знака, что я тебе небезразличен — особенно после того, как ты стала сторониться меня. Так у тебя, значит, не было ни капельки личного интереса в том, чтобы меня назначили в ту же свиту, к которой принадлежишь и ты? — И он рассмеялся своим глубоким, звучным голосом. — Ты, разумеется, старалась только для леди Елизаветы. — Придерживая меня за подбородок своей большой мозолистой рукой, Джон заглянул мне прямо в глаза, требуя правдивого ответа и всего, что я готова была так охотно ему отдать.

— А что, собственно, интересного в этом для меня? — ответила я ему в тон, хотя мой голос заметно дрожал. Как бы сильно я ни стремилась к Джону Эшли, его неистовая страсть вызвала у меня почти испуг — нет, скорее меня напугала собственная страсть. Мне хотелось возлечь с ним прямо здесь, сию же минуту, наплевав на то, что кто-нибудь может натолкнуться на нас. — Заботилась же я в первую очередь о хэтфилдских лошадях, которым отчаянно не хватает хорошего ухода, — продолжала я, тихонько посмеиваясь. — Кроме того, ты же сам говорил, что хочешь написать книгу об искусстве верховой езды, а я пишу книгу о своей жизни, так что мы можем писать, сидя рядышком, вот и все.

Джон весело улыбнулся, потом вдруг опомнился, заслышав голоса, доносившиеся откуда-то снизу.

— Мы хорошо послужим Елизавете вместе, Кэт, — зашептал он мне в ухо, обдавая жарким дыханием. — Я молюсь о том, чтобы в сельской глуши оказалось поменьше народу, чтобы никто не смог застать нас вдвоем. Лучше всего проводить солнечные дни на лоне природы, подальше от любопытных глаз — тебе ведь тоже потребуются уроки верховой езды, а? — спросил Джон с озорной усмешкой и хлопнул меня по бедрам.

Мне это было приятно, и все же я зарделась. В свои тридцать четыре года я еще не разучилась краснеть! Впрочем, я всегда была так занята делами, что у меня просто не хватало времени на ухажеров (чума на Тома Сеймура!). Однако же я не могла допустить, чтобы наше игривое настроение и безумная страсть затмили печальную действительность.

— Если говорить серьезно, то я ни минуты не сомневаюсь в том, что у Кромвеля есть соглядатаи и в сельской глуши.

— Мне думается, что скоро ему станут не нужны никакие соглядатаи, — сказал Джон и посмотрел по сторонам, ибо и стены имеют уши.

Припоминаю, когда-то давно, еще в Девоне, именно так сказал мне Кромвель.

— Это уже носится в воздухе, — добавил Джон и отодвинул меня чуть дальше, поскольку голоса по меньшей мере двух женщин слышались теперь отчетливее. — Мне все говорят, что Шалтай-Болтай вот-вот свалится со стены и вся королевская конница, и вся королевская рать не смогут его собрать, да и не захотят. Даже так называемые друзья Кромвеля ненавидят его за то, что он взобрался столь высоко. Ну, а теперь, Кэт, любимая, мне нужно уходить.

Любимая! Никто прежде меня так не называл, да и мое имя никто не произносил с такой нежностью. Джон еще раз поцеловал меня, — быстро, крепко, — и уже спустился на пол-этажа, когда по коридору прошли леди Джоанна и ее горничная. Я слышала, как они открыли и затворили дверь комнаты. Снова воцарилась тишина.

Я трогала двумя пальцами свои сладко болевшие губы и чуть было не крикнула Джону, что все спокойно и он может вернуться. Но мне не хотелось, чтобы он считал меня легкой добычей, пусть я только что и вела себя именно так. Странное дело: хотя впервые желание пробудил во мне Том много лет тому назад, мое чувство к Джону было и более страстным, и более глубоким. Да, вместе с ним мы убежим от этого мира и будем воспитывать Елизавету в безопасности, в деревне — так, словно она наша родная дочь.

Вскорости, еще прежде чем нам было позволено уехать из Лондона, стало известно, что Кромвель арестован по обвинениям в государственной измене, получении взяток, распространении еретических сочинений и в гнусном намерении сделаться королем, женившись на Марии Тюдор. «Все это очень напоминало обвинения, выдвинутые против Анны, — подумала я, — все использовано ради того, чтобы очернить обвиняемого и обеспечить вынесение ему смертного приговора». Впрочем, насколько мне было известно, Кромвель был виновен. И я, будучи эгоисткой по натуре, без конца молилась о том, чтобы его не вынудили назвать имена тех, кто шпионил по его приказу. За семь недель, проведенных в Тауэре, кто знает, что он мог наговорить?